Христианские вожди
В христианской традиции также были бесчисленные основатели религиозных орденов и сект — выходцы из верхней части социальной пирамиды, которые, однако, проповедовали стиль лиминальности жизненных переломов как путь к спасению. Минимальный список имен включает: в католической сфере — святых Бенедикта, Франциска, Доминика, Клару и Тересу из Авилы; в протестантской сфере — Уэсли с их «простой жизнью и высокими мыслями», Джорджа Фокса, основателя квакерского движения, и (если приводить американские примеры) Александра Кэмпбелла, вождя «Учеников Христа», пытавшегося восстановить первозданное христианство и в особенности первозданные условия христианского братства. Эти протестантские вожди, будучи выходцами из зажиточных слоев среднего класса, тем не менее стремились привить своим последователям простой, скромный стиль жизни без почитания мирских статусов. Тот факт, что их движения впоследствии уступили «миру» — и даже, как показывает Вебер, преуспели в нем, — ни в коей мере не ставит под сомнение их первоначальные намерения. На деле, как мы видели, нормальная эволюция таких движений в том, чтобы низвести коммунитас из состояния в переходную фазу между позициями в каждой развивающейся структуре.
Толстой
Сильное влияние на Ганди оказали не только аспекты индуизма, но также слова и произведения великого христианского анархиста и романиста Льва Толстого. Книга «Царство божие внутри вас», писал Ганди, «захватила меня и оставила неизгладимый след в моей душе» [25, рус. пер., с. 143]. Толстой — богатый дворянин и знаменитый писатель, — когда ему было около пятидесяти лет, пережил религиозный кризис, во время которого он даже обдумывал самоубийство как способ убежать от бессмысленности и неестественности жизни в среде высшего общества, интеллектуалов и эстетов. И тогда его осенило, что, для того чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь не исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей. Простой трудовой народ вокруг меня был русский народ, и я обратился к нему и к тому смыслу, который он придает жизни. Смысл этот, если можно его выразить, был следующим. Всякий человек произошел на этот свет по воле бога. И бог так сотворил человека, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее. Задача человека в жизни — спасти свою душу; чтобы спасти «свою душу, нужно жить по-божьи, а чтобы жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться и быть милостивым» [56, рус. изд., с. 47].
Как знает большинство людей, Толстой прилагал напряженные усилия для того, чтобы самому жить согласно своим убеждениям, и жил по-крестьянски до самой смерти.
Сказанного достаточно, чтобы подчеркнуть, с одной стороны, близость между лиминальностью ритуалов повышения статуса и религиозными учениями выходцев из структурных верхов — пророков, святых и учителей, а с другой — близость между лиминальностью календарных или природных кризисных ритуалов перемены статуса и религиозными верованиями, практикой движений, направляемых структурными низами. Несколько огрубляя, можно сказать, что лиминальность сильного — слабость, слабого — сила. Или опять-таки лиминальность зажиточности и аристократизма — бедность и нищенство, а лиминальность бедности— нарочитость и псевдоиерархия. Ясно, что здесь есть множество проблем. Почему, например, в интервалах между пребыванием в культурно определенных социоэкономических позициях и статусах мужчины, женщины и дети в одних случаях обязаны действовать и чувствовать противоположным или отличным от стандартных способов поведения образом, а в других — это зависит от их выбора? Идут ли они на все эти испытания и перемены просто из скуки как на красочное отвлечение от повседневной рутины, или уступая давлению сдерживавшихся сексуальных либо агрессивных стремлений, или с целью удовлетворения определенных познавательных потребностей в бинарной классификации, или же по ряду других причин?
Подобно всем ритуалам, ритуалы унижения и ритуалы иерархии чрезвычайно сложны и резонируют по многим направлениям. Однако вероятно, что одним из важнейших ключей к их пониманию является сделанное выше различение между двумя модальностями социальных взаимоотношений — коммунитас и структурой. Те, кто ощущает бремя своего поста, кто по рождению или заслугам достиг руководящих мест в структуре, могут почувствовать, что ритуалы и религиозные верования, делающие упор на отказе от структурных связей и обязанностей или на их разрушении, обещают нечто, называемое во многих исторических религиях «освобождением». Верно, что такое освобождение оплачивается тяжелыми испытаниями, карами и другими трудностями. Тем не менее такое физическое бремя может оказаться предпочтительнее духовного гнета отдавания и получения распоряжений и всегдашней жизни под маской роли и статуса. С другой стороны, такая лиминальность, появляясь в rites de passage, может унизить неофита именно потому, что в конце обрядов он должен получить структурное повышение. Ордалии и кары, таким образом, могут выполнять прямо противоположные функции, с одной стороны, наказывая неофита за наслаждение лиминальной свободой, а с другой — готовя его к занятию еще более высокой должности с ее более высокими привилегиями, но и с более обременительными обязанностями. Такая двойственность не должна теперь удивлять нас, поскольку это особенность всех процессов и институтов, в центре которых — лиминальность. Но если структурно хорошо обеспеченные стремятся к освобождению, то структурно обездоленные ищут в своей лиминальности более глубокого вовлечения в структуру, что позволяет им — пусть лишь по видимости — испытать на какое-то узаконенное мгновение другой род «освобождения» от другого рода жребия. Теперь они могут изображать из себя господ, «важничать, дерзить и все такое», и очень часто объектами их затрещин и издевательств являются те самые люди, которых а обычное время следует почитать и слушаться.
Оба эти типа ритуалов усиливают структуру. Во-первых, ничего не угрожает системе социальных позиций. Щели и бреши между позициями необходимы для структуры. Если бы не было промежутков, не было бы и самой структуры, и лиминальность как раз и подтверждает необходимость промежутков. Структура полного уравнивания зависит от ее отрицательных знаков в той же мере, что и от положительных. Так, унижение усиливает справедливую гордость своим положением, нищета утверждает достаток, аскеза поддерживает мужественность и здоровье. С другой стороны, мы видели, что перемена статуса не означает anomie[29], а просто открывает новый угол зрения на структуру. Ее опрокинутость вверх тормашками может даже придать этой ритуальной точке зрения юмористическую теплоту. Если лиминальность обрядов жизненных переломов и можно — несколько дерзко — сравнить с трагедией (поскольку и то и другое предполагает унижение, отвержение и боль), то лиминальность перемены статуса можно сравнить с комедией, так как обе подразумевают высмеивание и пародирование, но не уничтожение структурных правил и ревностных их приверженцев. Мы могли бы рассмотреть и психопатологию этих ритуальных типов, включающих в себя в первом случае мазохистское отношение к неофитам, а во втором — садистский компонент.
Что касается коммунитас, то есть люди, которые, осуществляя ежедневную власть или будучи представителями главных. структурных группировок, почти не имеют возможности отнестись к своим собратьям как к конкретным личностям и равным-себе. Вероятно, в лиминальности жизненных переломов и перемен статуса они могут найти возможность сбросить с себя все внешние признаки и внутренние ощущения статусных отличий и слиться с массами или даже по крайней мере символически стать рабами масс. Те же, кто обычно находится на самом низу и разделяет братство и равенство общей закрепощенности, получают в лиминальности перемены статуса возможность сбежать от коммунитас необходимости (которая тем самым неадекватна) в псевдоструктуру, где допускаются любые виды экстравагантного поведения. Однако эти грубоватые носители коммунитас странным образом способны посредством насмешек и передразнивания насадить коммунитас во всем обществе. Потому что здесь также не только переворачивание, но и уравнивание, поскольку держатель любого статуса, обладающий избытком прав, подвергается преследованиям со стороны тех, кто страдает от недостатка прав. Остается нечто социально среднее, похожее на нейтральную позицию в коробке передач, откуда можно двигаться в различных направлениях и на разных скоростях на новом участке пути.