Дмитрий Никитич продолжает: социализм социализмом, а «мое» — отдай! За копейку удавится всяк и каждый, даже начитанный. И потому лучше чтить уклад, традиции и царя. (Это мертвая логика. Мне нужен смысл. С-мысл. Он понимает — умен. И говорит, что с-мысла нет. «Нас слишком мало для этого. С-мысл — мысль над всеми — возникает только всемирно».) Усмехается: на стороне красных много офицеров. Ведь это — предатели. Они нарушили присягу. Смогут ли красные поверить клятвопреступникам?
Что ж, он, кажется, прав. Большевики — исчадие ада, но теперь они — государство, Россия. У них своя, извращенная мораль, их вожди всегда утверждали две морали — «буржуазную» и «социалистическую», поэтому «бывшим» не поверят до конца. Их используют в борьбе с теми, кто чтит веру и верность, и уничтожат. Рано или поздно.
И разница в том, что наша мораль никогда не позволит нам расправиться с рабочими, которые чтут царя и Бога, — сколь бы ни были заложены в каждом из них «социализм» и «пролетарское» состояние. Этим разнятся наши две Морали. Кто ведет в плен — тот сам пойдет в плен.
Он рассказывает удивительно: мальчиком пришел в литейный (долго объяснял — какая печь для чего, и как льется металл, и какой у него цвет и свет, но все это — мимо, мимо, я понимаю и вижу цвет и свет металла только в обнаженном палаше), страшная жара, пудовый ковш нужно доволочь до опоки опрокинуть и — снова и снова… Здесь долго не живут, он сам удивляется, отчего не сгубила его работа еще в юности. Должно быть, оттого, что цель была: «поставить» избу, жениться, выйти из нужды. И вот — «зашибал копейку». Он употребил почти метонимию, но не знает об этом и не узнает никогда. И дети его — если они есть — тоже не узнают. И в этом — высшая справедливость, потому что я тоже (и мои дети — если они когда-нибудь появятся у меня) никогда не стану к вагранке, главное в другом: мы оба верим, что вначале было слово, и слово было у Бога, и слово было «Бог». Бог — прав.