- Совсем не бывает? - неожиданно заинтересовался фюрер. - Здесь что, машин не прибавляется?
- За автомобили вносится специальный сбор, на содержание городских дорог, - пояснил чернокожий в малиновой ливрее. - Если машин становится слишком много, сбор повышается. Картелям все равно дешево, а остальные ходят пешком или заказывают таксомотор.
По-видимому, водителю было скучно, и он порадовался возможности поговорить с незлым клиентом.
- «Подземка» отлично разгрузила улицы, а скоро запустят монорельс над основными городскими дорогами. В Дашуре хорошо, лучший город на свете, были бы деньги.
Негр тихонько вздохнул при мысли о деньгах.
- Лучший город на свете, - негромко повторил Олег, глядя в окно, очень чистое, с каучуковой окантовкой и легким синеватым отливом.
Фюрер попробовал вызвать в душе какой-то отклик, хотя бы тень ожидаемого восторга. И опять не сумел. Город сказки и мечты оказался просто большим, очень чистым, красивым (этого не отнять) мегаполисом. И больше ничего. Для Солдатенкова сейчас это было просто поле определенных возможностей, которые следовало использовать, чтобы выжить и получить свои бонусы.
И никакого счастья.
Вокруг сливались в разноцветное блестящее полотно борта всевозможных автомобилей. Почти исключительно немецкие, а также итальянские модели. «Германцы» - для солидных, основательных и консервативных людей. «Итальянцы» с их авангардной школой технического дизайна - для современных пользователей на острие прогресса и футуризма. Никаких грузовиков - этих на центральные улицы просто не допускали. Много автомобилей с опущенным верхом. В таких, как правило, сидело по трое молодых людей, парень плюс пара девушек, реже наоборот. Глядя на них Солдатенков начал вспоминать, сколько же ему лет. и понял, что навскидку не помнит. Отвык мерить время иначе, нежели рабочими перегонами и короткими промежутками отдыха между работой.
- Еще минута, месье, сейчас перекресток, а там уже тронемся по-настоящему! - сообщил водитель.
Вспомнил.
Двадцать два, скоро двадцать три года.
А ведь он примерно того же возраста, что и многие юноши в свободных, светлого оттенка одеждах за рулем дорогих машин. Тут Олег понял следующую вещь - он не узнает марки автомобилей. То есть никелированные знаки в виде орлов, звезд и прочих оленей - да, знакомы. А сами машины - неведомы. Нет привычных полноприводных грузовиков, высокорамных машин для бездорожья, специализированных вездеходов. И тем более нет привычного старого хлама двадцатилетней давности.
И в этот момент Олег понял, что светлая мечта юности - город счастья и прогресса - не принесет ему ни капли радости, что сейчас, что после. Время сказки ушло, и правильно писалось в поповских книгах - нельзя войти в одну реку дважды.
Он слишком долго жил в мире войны и смерти.
Слишком долго.
И поэтому каждый прямой взгляд он давно и машинально встречает как вызов, прелюдию к стрельбе. Улицы вокруг - возможное поле боя, а машины - конкуренты и передвижные огневые точки.
Машины... Люди... Черт побери.
- Нас обложили.
Сначала Олег услышал эти слова, произнесенные нарочито спокойным голосом Родригес. А спустя долю секунды, еще не успев осознать весь смысл сказанного, сам пришел к тому же выводу.
Еще не обложили, но уже близко к тому. Большой автомобиль, типичный «немец», слишком низко и тяжело просевший к земле. Явно бронирован - как их собственный таксомотор. Еще один такой же, с размашистой рекламной надписью в три цвета через весь борт - ради камуфляжа - осторожно лавирует в тягучем потоке, подбираясь ближе. Человек на тротуаре в слишком длинном плаще, почти до самой земли, без пояса. Олег и сам как-то надевал такой, когда требовалось скрыть подсумки и винтовку. Еще двое, в таких же бесформенных одеждах, на другой стороне. Идут вперед неспешно, однако весьма целеустремленно, прямо к перекрестку, замыкая окружение. Четвертый смотрит прямо на машину, едва ли не в лицо Олегу. Скользкий быстрый взгляд, слишком знакомый контрабандисту. Сам так вглядывался из засады.
Да, обкладывают.
Олег зажмурился на пару секунд, выдохнул и почувствовал, что непрошеная злая слеза застряла в уголке глаза. Черт возьми, как это все-таки несправедливо... Все так хорошо развивалось и уже почти закончилось.
На чем же они прокололись?..
Еще раз выдохнул, открыл глаза. У Солдатенкова не было секундомера, но фюрер и не нуждался в хронометре. Время уплотнилось, обрело четкость и ясность движения. Каждая секунда четко выделялась среди товарок, проходя мимо некоего внутреннего счетчика в голове Солдатенкова.
Тик-так. Тик-так. Каждое мгновение - это шаг врага, поворот шин вражеского броневика, слово команды невидимого командира загонщиков.
Тик-так, время заканчивается.
Гильермо, как и следовало ожидать, ничего не понял. Доминиканец сидел, развалившись на мягком сидении, и мечтательно полуприкрыл глаза. Легкая улыбка блуждала по все еще битой физиономии, переливающейся разными оттенками синего и багрового. Мыслями Боскэ уже наверняка в будущем, где все злоключения давно закончились.
Родригес и Хохол подобрались в одинаковых позах, правая нога каждого прижата к баулу с оружием, контролируя. Банга... он как обычно, серый и незаметный в своей шинели. А вот Чжу...
Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, как враги нашли их. Маленький китаец Чжу Чжиминь никогда не умел достаточно хорошо владеть собой в критической ситуации. И сейчас, в минуту понимания, желтоватое лицо с потеками высохшего пота выражало все сразу, как букварь. Страх, ожидание ужасного - и надежду. Яростную, горячую надежду, что все как-нибудь обойдется лично для него.
- Ты предал нас, - тихо сказал Олег и подумал, что такого он скорее ждал бы от пулеметчика. Кот сразу же отнесся к затее с монахом без энтузиазма и с подозрением. Но никак не от радиста, который обычно даже на рынок Шарма боялся один выйти.
Радист отлучался в деревеньку. И он знал, как послать сообщение, чтобы то дошло до адресата очень быстро. Откуда Чжу знал, кому слать донос? Сейчас это было уже не важно. Все равно главное сделано.
Китаец вжался в сиденье, обшитое не настоящей кожей, но весьма хорошей имитацией из толстой плотной ткани. Не в силах оторвать расширенных глаз от Олега, он молча и замедленно помотал головой. Это был жест не убеждения в собственной невиновности - Чжу не мог не понимать, что сейчас это уже бесполезно. Скорее полное, инстинктивное отрицание. Отказ смириться с тем, что теперь оказалось неизбежным.
Чжу, наверное, многое мог сказать фюреру. Что он всю жизнь бежал и боялся, а теперь просто устал. Что он прекрасно слышал разговор командира и Родригес относительно того, что китаец полетит в трюме дирижабля, как провозимое по специальному тарифу животное. И так далее. Но Чжу слишком устал и слишком испугался, чтобы внятно определить нужные слова. А Солдатенков все равно не стал бы слушать. Наступил момент, когда слова уже не важны. Хотя… Олег не отказался бы спросить, почему китаец не дезертировал раньше. Однако не судьба.
Тик-так. Время уходит.
- Вы со мной? - коротко спросил Олег.
- Si. Por supuesto, - так же кратко ответила светловолосая девушка, от волнения перейдя на родной испанский. Но фюрер понял.
Олег молча перевел взгляд на Кота. Украинец тряхнул чубом, почти незаметным на фоне отросшей шевелюры, криво ухмыльнулся.
- Пулемет, это хорошо, - сказал Хохол, и его кажущиеся бессмысленными слова тоже были вполне однозначным ответом.
Банга молча кивнул.
Тик-так.
Олег скрипнул зубами, вспомнив, как накануне они набивали патронами диски к «Типу 180» и пулеметные ленты к ЛАД-у. С БАР-ом все было просто, три обычных коробчатых магазина по двадцать пять патронов, несколько минут привычной и несложной работы. С оружием Родригес все оказалось куда сложнее. Два прозрачных диска с пружинным заводом вмещали по сто двадцать патронов двадцать второго калибра, расположенных вертикально. Достаточно малейшей ошибки, и очередная гильза встанет на перекос. То же самое со старыми матерчато-пластмассовыми лентами к пулемету. Зажует край ленты - конец.