С тех пор герб и знамя с полностью горностаевым полем в течение многих веков и десятилетий играли роль настоящего национального символа — и в этом смысле долгое время оставались уникальным явлением во французском королевстве. В этой роли они в полной мере выступили в период присоединения (происходившего в несколько этапов) бретонского герцогства к французской короне; а также во время заключения двух браков Анны Бретонской с королями Карлом VIII и Людовиком XII, и тогда, когда произошло окончательное присоединение, утвержденное Штатами Ванна в 1532 году. Они всякий раз выходили на сцену, когда Бретань, ее Штаты, парламент, население снова и снова восставали против центральной и королевской власти: сначала во время войн Лиги в конце XVI века; затем в ходе «Восстания гербовой бумаги» в 1675 году, когда новые и необоснованные фискальные меры привели к народному восстанию, которое было жестоким образом подавлено; наконец на протяжении всего XVIII века, когда Штаты и парламент Бретани сформировали одну из наиболее активных в королевстве оппозиций абсолютистской и централизаторской власти французской монархии. В конце правления Людовика XV дело Ла Шалотэ и бунт парламента в какой-то момент даже стали угрозой стабильности монархии и спровоцировали резкую абсолютистскую реакцию.
Во время всех этих «национальных» войн, протестов и оппозиционных противостояний давлению централизованной власти горностаевые хвостики всегда были в первых рядах всех битв и мятежей. Так как бретонский герцогский дом уже давно сошел со сцены, они целиком и полностью олицетворяли бретонскую нацию, ревниво отстаивающую свои привилегии и гордую своей историей[648]. Падение монархии не положило конец воинствующему национализму горностаев. Напротив, контрреволюционные восстания, шуанство[649], движение за возрождение кельтских древностей, а позже различные регионалистские ассоциации и некоторые движения за автономию продолжают использовать в качестве эмблемы горностаевые хвостики[650] [651].
Долгая история горностаев прекрасно демонстрирует, что эмблема способна играть объединяющую роль, что она может оформить национальное самосознание или ускорить формирование нации, особенно если нация бунтует или открыто борется с существующей властью, авторитарной, деспотической или централизаторской. Новая и Новейшая история богата примерами, и не только европейскими (Прибалтика, страны Центральной и Восточной Европы), но также американскими, африканскими и азиатскими, когда эмблема мятежников, подчас выбранная горсткой революционеров, может способствовать рождению нации[652]. Однако в случае с горностаями примечателен тот факт, что изначально это была всего лишь обычная геральдическая бризура, то есть исключительно индивидуальный отличительный знак в гербе Пьера Моклерка, младшего сына из рода де Дрё. Но этот знак приобрел значение сначала семейной, затем династической и, наконец, национальной эмблемы. И сегодня во всем мире эта эмблема ассоциируется с Бретанью и бретонцами[653].
Европейский код планетарного масштаба
Вестернизация изображений, репрезентирующих флаги, представляет собой отнюдь не частное или случайное явление. Напротив, это долгосрочный и широкомасштабный процесс, в ходе которого Европа сумела за несколько веков навязать остальному миру свои ценности, практики и коды. Это происходило различными путями, но чаще всего через составление, а затем распространение флаговых каталогов, обладавших официальным и универсальным значением в дипломатии и торговле. Вернемся к Средиземноморью и рассмотрим пример мусульманских стран. Можно заметить, что с XVI по начало XX века, в период османского господства, большинство мусульманских городов, земель и стран, по примеру самих турецких властей, постоянно производили автокоррекцию собственных эмблем и флагов, ориентируясь на модели западного образца, которые транслировали европейцы. Этот феномен продержался вплоть до современной эпохи во всех исламских странах, получивших независимость: эмблематический арсенал, гербы и флаги всех этих стран созданы по моделям, характерным для Европы. То, что верно для исламского мира, столь же верно и для других культур: всегда и везде эмблематическая аккультурация была односторонней (можно ли в таком случае вообще говорить об аккультурации?), и Европа постепенно навязала свои ценности, свои системы и коды Африке, Азии, а потом и целому миру.
648
По всем этим вопросам я отсылаю к основным трудам по истории Бретани XVI в. и в эпоху абсолютистской монархии; особенно см.: Lobineau Dom G. A. Histoire de Bretagne... Paris, 1707, t. II (особое внимание уделяется всему, что связано с историей горностаевых хвостиков); Dupuy A. Histoire de la reunion de la Bretagne a la France. Paris, 1880, 2 vol.; Bossard E. Le Parlement de Bretagne et la Royaute, 1765-1769. Paris, 1882; Le Moy A. Le Parlement de Bretagne et le Pouvoir royal au XVIIIе siecle, Angers, 1909; de La Borderie A. et Pocquet B. Histoire de Bretagne. Rennes, 1914, 6 vol.
650
Заметим, однако, что в последние десятилетия бретонские движения за отделение и независимость часто предпочитали эмблеме с полностью горностаевым полем, которая может восприниматься как устаревшая или слишком «геральдическая» (то есть слишком аристократическая?), другие эмблемы, в которых не всегда фигурировали горностаевые хвостики, зато всегда в качестве основного принципа присутствовало сочетание черного и белого цветов. Это были цвета Бретани уже в XV в.
651
Cм.: Le Menn G. Les Bretons tonnants // Kerherve J. et Daniel Т., dir. 1491. La Bretagne terre d’Europe, op. cit., p. 313-314.
652
Pastoureau M. Genese du drapeau // Ecole franсaise de Rome, Genese de l'Etat moderne en Mediterranee. Approche historique et anthropologique des pratiques et des representations (tables rondes, Paris, 1987 et 1988), Rome, 1993, p. 97-108.
653
Подчеркнем в этой связи, что региональный совет Бретани принял не так давно губительное решение, выбрав для региона эмблему в виде карты Бретани, в которой не фигурируют ни горностаевый мех, ни черный или белый цвета. Это, разумеется, максимально нейтральная эмблема, исключающая всякий намек на выражение националистических чувств; но, на мой взгляд, в символическом плане этот выбор нельзя назвать удачным, так как он совершенно не принимает в расчет историю.