У Кретьена и в самом деле было множество подражателей, перелагателей и переводчиков, по большей части анонимных. Кроме того, по воле судьбы Кретьен так и не закончил свой самый грандиозный, а для современного читателя и самый завораживающий роман — «Повесть о Граале». С конца XII века и по 1230-е годы по меньшей мере четверо авторов пишут продолжения к кретьеновскому тексту, подхватывая стихотворное повествование об удивительных, переплетающихся авантюрах молодого, наивного Персеваля и доблестного, куртуазного Гавейна. Между тем появляются первые переводы на средневерхненемецкий, древнескандинавский, средненидерландский языки, а также первые романы в прозе, более или менее непосредственно вдохновленные текстами Гальфрида Монмутского, Васа, Кретьена и их эпигонов. Их авторы стремятся теснее переплести между собой приключения основных персонажей и заполнить лакуны, оставленные великими предшественниками, касающиеся детства героев и связей между разными поколениями. В итоге это приводит к созданию в первой половине XIII века обширных компилятивных прозаических циклов, где целиком пересказывается легенда о короле Артуре и его соратниках, развивается христианская тематика, связанная с Граалем, затем в составленный таким образом корпус втягиваются две другие легенды: сперва легенда о волшебнике Мерлине, до тех пор относительно незаметная, потом легенда о Тристане и Изольде, которая была известна издавна и пользовалась большим успехом. Этот анонимный труд по переписыванию и переработке литературного материала привел к составлению между 1215 и 1240 годами трех больших циклов — «Ланселот — Грааль», «Тристан» в прозе и роман «Гирон Куртуазный»: среди артуровской литературы на французском языке именно их будут чаще всего переписывать и читать вплоть до начала Нового времени. Все они оказали значительное влияние на рыцарское общество, на его коды, ценности и способы мировосприятия[711].
В XII-XIII веках романы Круглого Стола представляли собой литературу, предназначенную почти исключительно для аристократической аудитории. Это крайне идеологизированная, транслирующая воинские ценности литература, которая, столкнувшись с преобразованием социального порядка, пытается навязать свое видение мира и общества: она прославляет молодых[712]; она превозносит рыцарство[713]; она сетует на непрерывно возрастающую власть суверена — Артур, в отличие от королей из династий Капетингов и Плантагенетов, продолжает оставаться феодальным королем, который обязан советоваться со своими подданными[714], — и особенно на политическое и экономическое истощение мелкой и средней знати; она презирает вилланов, а еще больше коммуны, купцов и городское население[715].
Однако несмотря на эту, одновременно феодальную и «реакционную», идеологию, артуровская легенда с давних пор была востребована и за пределами благородного сословия. Можно только посетовать на дефицит исследований, посвященных восприятию легенды и ее воздействию на все общество[716]. Источников же для проведения такой работы предостаточно. Более того, они благоприятствуют междисциплинарным исследованиям, в рамках которых выделяются четыре наиболее плодотворные области: рыцарские ритуалы (турниры, копейные состязания, праздники, pas d'armes[717]), антропонимика, иконография и геральдика. Изучение геральдики, в частности, уже дало нам ряд ценнейших сведений[718]. А вот исследования по иконографии еще только предстоят, ведь труды первопроходцев — Роджера Шермана Лумиса и его жены Лоры Хиббард — практически не имели последователей, по крайней мере, существенный контраст между изобилием источников и незначительным числом серьезных работ, посвященных их изучению, ощущается до сих пор[719]. Что же касается антропонимики, поддающейся точному анализу и способной охватывать значительный с точки зрения количества документальный материал, то эта область должна стать приоритетной для будущих исследований, посвященных изучению рецепции артуровской легенды. Попробуем наметить ее основные направления.
711
О взаимосвязях между рыцарской литературой и обществом: Benson L. D. and Leyerle J., eds. Chivalric Literature. Essays on the Relations between Literature and Life in the Later Middle Ages, 2nd ed. Kalamazoo, 1985; Bumke J. Hofische Kultur. Literatur und Gesellschaft im hohen Mittelalter. Munchen, 1986, 2 vol.; Kohler E. L'Aventure chevalresque. Ideal et realite dans le roman courtois. Paris, 1974; Paravicini W. Die ritterlich-hofische Kultur des Mittelalters. Munchen, 1994; Pastoureau M. La Vie quotidienne en France et en Angleterre au temps des chevaliers de la Table Ronde. Paris, 1976; Pickford С. E. l'Evolution du roman arthurien en prose vers la fin du Moyen Age. Paris, 1960.
712
Duby G. Les jeunes dans la societe aristocratique dans la France du Nord-Ouest au XIIе siecle // Annales. ESC, vol., 19/5, 1964, p. 835-846.
713
Артуровские романы, на мой взгляд, в гораздо большей степени, нежели песни о деяниях, выражали рыцарский идеал аристократии XII-XIII вв. и потому несли более серьезную идеологическую нагрузку. Эпическая литература не является в полном смысле слова литературой сословной, транслирующей исключительно воинские ценности; будучи предназначена для более широкой публики, чем собственно романы, она отрабатывает «архетипические» темы, которые восходят к более древнему пласту воображаемого, возможно слишком древнему, для того, чтобы он мог как-то воздействовать на ту социальную реальность, в которой жила ее аудитория. Пока не возродились сравнительные исследования эпической и куртуазной литературы, см. побуждающую к размышлениям книгу: Boutet D. Charlemagne et Arthur, ou le Roi imaginaire. Paris, 1992.
714
Будем опять-таки ждать, что появится больше скрупулезных исследований, сопоставляющих артуровскую модель с моделями королевской власти, представленными во второй половине XII—XIII вв. Плантагенетами и Капетингами. Имела ли литературная модель какое-то идеологическое воздействие на власть? Принес ли пользу идеологии английской монархии "династический" расчет Плантагенетов, связанный с артуровской легендой, или, скорее, навредил ей? См. на эту тему: Stormer W. Konig Artus als aristokratisches Leitbild whrend des spteren Mittelalters // Zeitschrift fur bayerische Landesgeschichte, Bd. 35, 1972, S. 946-971; Johanek P. Konig Arthur und die Plantagenets // Fruhmittelalterliche Studien, Bd. 21, 1987, S. 346-389; Chauou A. L’ldeologie Plantagenet. Royaute arthurienne et monarchique politique dans l'espace Plantagenet (XIIe-XIIIe siecles). Rennes, 2001.
715
См. пионерский труд Э. Кёхлера: Kohler Е. Ideal und Wirklichkeit in der hofischen Epik. Tubingen, 1956. Обвинения во "вчитывании" интерпретаций, которые иногда предъявляют Кёхлеру, всегда казались мне необоснованными.
716
Я попытался привлечь внимание к этим проблемам на XIV интернациональном артуровском конгрессе (Ренн, август 1984). Тезисы моего доклада «Распространение артуровской легенды: нелитературные свидетельства» (“La diffusion de la legende arthurienne: les tеmoignages non litteraires”), прочитанного на открытии, были опубликованы в: Bulletin bibliographique de la Societe internationale arthurienne, t. 36, 1984, p. 322-323.
717
Особый вид театрализованного турнира, в котором схватка между рыцарями представляла собой часть разыгрываемой истории. — Прим. перев.
718
Prinet M. Armoiries familiales et armoiries de roman au XVе siecle // Romania, t. 58, 1932, p. 569-573; Brault G. J. Arthurian Heraldry and the date of Escanor // Bulletin bibliographique de la Societe internationale arthurienne, t. II, 1959, p. 81-88; de Vaivre J.-B. Les armoiries de Regnier Pot et de Palamede // Cahiers d’heraldique du CNRS, t. 2, 1975, p. 177-212. Позвольте также рекомендовать различные исследования, которые я объединил в: L’Hermine et le Sinople. Etudes d’heraldique medievale. Paris, 1982, p. 261-316, а также к моей работе: Armorial des chevaliers de la Table Ronde. Paris, 1983.
719
К сожалению, работа, начатая Р.Ш. и Л. Лумисами (Arthurian Legends in Medieval Art. New York, 1938), имела мало продолжателей. Тем не менее, см. превосходные исследования: Fouquet D. Wort und Bild in der mittelalterlichen Tristantradition. Berlin, 1971; Fruhmorgen-Voss H. und Otto N. Text und Illustration im Mittelalter. Aufstze zu den Wechselbeziehungen zwischen Literatur und bildender Kunst. Munchen, 1975; Kiihebacher E., Hg. Literatur Und bildende Kunst im Tiroler Mittelalter. Iwein-Fresken von Rodenegg und andere Zeugnisse der Wechselwirkung von Literatur und bildender Kunst. Innsbruck, 1982; Woods-Marsden J. The Gonzaga of Mantua and Pisanello’s Arthurian Frescoes. Princeton, 1988; Whitaker M. The Legend of King Arthur in Art. Cambridge, 1990; Stones A. Arthurian Art since Loomis // Arturus rex. Acta conventus Lovaniensis 1987, ed. W. Van Hoecke, G. Tourny, W. Verbeke. Louvain, 1991, t. II, p. 21-76 ; Schupp V. und Szklenar H. Ywain auf Schloss Rodenegg. Eine Bildergeschichte nach dem “Iwein” Hartmanns von Aue. Sigmaringen, 1996; Le stanze di Artu. Gli affreschi di Frugarolo e rimmaginario cavalleresco nell’autunno del Medioevo, a cura di E. Castelnuovo. Milan, 1999.