Между тем Реформация начинается не в тот момент, когда западные церкви особенно щедро используют цвет. Напротив, она зарождается тогда, когда полихромия идет на спад и краски становятся мрачнее. Однако это тенденция была не всеобщей, и великие реформаторы этим не удовлетворились: цвет из храма следовало изгнать в самом массовом масштабе. Подобно святому Бернарду в XII веке, Цвингли, Кальвин, Меланхтон и сам Лютер[407] осуждают цвет и слишком богато раскрашенные храмы. Подобно библейскому пророку Иеремии, гневно выступавшему против царя Иоакима, они порицали тех, «кто строит храмы, подобные дворцам, и прорубает в них окна, и обшивает их кедром, и покрывает их киноварью[408]». Красный — самый яркий цвет для библейской традиции и средневекового богословия — это цвет, который в наивысшей степени символизирует роскошь и греховность. Он отсылает уже не к крови Христовой, а к безумию людскому. Карлштадт и Лютер питают к нему отвращение[409]. Последний рассматривает его как эмблематический цвет римского папства, обряженного в роскошные красные одежды, подобно Вавилонской блуднице.
Эти факты относительно хорошо известны. А вот о том, как различные протестантские церкви и конфессии осуществляли теоретические и догматические принципы на практике, известно меньше. Каковы точные (и детализированные) хронологические и географические границы процесса изгнания цвета из храмов в XVI-XVII веках? Как часто прибегали к безжалостному уничтожению, к маскировке цвета или обесцвечиванию (возвращению материалам их исконного вида; монохромной драпировке, скрывающей живопись; известковой побелке), к полной смене обстановки? Везде ли стремились к нулевой степени цвета или же в некоторых случаях, в некоторых местах, в некоторые периоды отношение было более терпимым, менее хромофобским? Что же, в сущности, означает нулевая степень цвета? Окрашивание в белый? В серый? Отсутствие краски?[410]
По всем этим вопросам наши сведения обрывочны, бедны, иногда противоречивы. Цветоборчество и иконоборчество — разные вещи. И к истории цветоборчества нельзя применять хронологические и картографические матрицы, заимствованные из исследований, посвященных борьбе с изображениями. Борьба с цветами — а борьба на самом деле велась — выражалась иначе, была менее откровенной, более завуалированной и более тонкой, и потому историку сложнее ее заметить. К примеру, действительно ли агрессивные действия были направлены на изображения, предметы и сооружения только потому, что те были покрашены в слишком яркие и вызывающие цвета? Как ответить на этот вопрос? Как отделить цвет от объекта-носителя? Полихромия в скульптуре, особенно если речь идет о статуях святых, в глазах реформаторов, несомненно, способствовала превращению статуй в идолов. Но дело ведь не только в полихромии. А когда разрушению подверглись витражи (в большом количестве, руками гугенотов начиная с 1560-х годов), против чего это было направлено: против изображения? против цвета? против формального приема (антропоморфных образов божественных персонажей)? или же против сюжета (жития Девы Марии, агиографических легенд, изображений духовенства)? Ответить опять-таки нелегко. Можно даже задаться вопросом, посмотрев на проблему с другой стороны: не связаны ли ритуалы поругания и агрессии, направленные на изображения и цвета, с некоей «литургией цвета», настолько отчетливо, что в ряде случаев (особенно в Цюрихе и в Лангедоке) они принимают театральную, если не сказать «карнавальную[411]» форму?
Неприязненное отношение к золоту и драгоценным металлам, от отвращения до уничтожения, выявить легче. Однако как далеко может заходить отождествление металла и цвета? Как выстраивается связь между золотом и пигментами или красителями, которые его заменяют или же составляют с ним единую систему? В данном случае не стадия разрушения, а стадия восстановления наведет нас на след ответа. Эта долгосрочная стадия, несомненно, даст нам наибольшее количество подсказок по интересующей нас проблематике. Ведь очевидно, что с XVI по XX век в протестантских храмах цвета меньше, чем в храмах католических. В них отсутствуют даже цветы[412]. Историк, таким образом, смог бы без особых трудностей проследить, как осуществлялся переход от теории к практике. Стоило бы этим заняться — и от простых наблюдений перейти к детальному изучению эволюции и различных аспектов этого феномена[413]. Его хронологические границы не едины, географические — не постоянны[414]. Даже если ограничиться конкретным периодом и несколькими областями, можно обнаружить существенные различия. К примеру, в 1530-1550-х годах в Цюрихе, Женеве и Базеле мы наблюдаем непохожие картины. Внутри самих протестантских общин реформаторы или пасторы часто расходятся во мнении с простыми верующими. Одни готовы легко мириться с полихромией в окружающей обстановке; другие относятся к ней крайне враждебно[415]. Так же и в лютеранских землях расхождения между отдельными областями могут быть довольно значительными. С конца XVI века несколько немецких храмов уже испытывают ощутимое влияние красочного барокко, неизвестного кальвинистам. Позже — в XVIII веке — в некоторые храмы Швабии и Франконии даже проникает стиль рококо[416].
407
Видимо, Лютер терпимее, чем другие великие реформаторы, относился к присутствию цвета в храме, культе, искусстве и повседневной жизни. Его, действительно, в основном занимали совсем другие вещи, а ветхозаветный запрет на изображение уже не казался ему обоснованным, когда речь заходила о благодати. Отсюда подчас и происходило особое лютеранское отношение к искусствам и использованию цвета, и к иконографии вообще. О Лютере и общих вопросах, связанных с изображением (специальных исследований, посвященных цвету, нет), см. прекрасную статью: Wirth J. Le dogme en image: Luther et Viconographie // Revue de l’art, t. 52, 1981, p. 9-21. См. также: Christensen C. Art and the Reformation..., op. cit., p. 50-56; Scavizzi G. Arte e architettura sacra, op. cit., p. 69-73; Eire С. M. War against the Idols, op. cit., p. 69-72.
408
Иер 22:13. (В Синодальном переводе: «[Горе тому] кто говорит: “построю себе дом обширный и горницы просторные”, — и прорубает себе окна, и обшивает кедром, и красит красною краскою», Иер 22:14. — Прим. перев.).
409
Andreas Bodenstein von Karlstadt. Von Abtung der Bylder... Wittenberg, 1522, S. 23, 29. См. также фрагменты, процитированные в: Barge Н. Andreas Bodenstein von Karlstadt. Leipzig, 1905, Bd. I, S. 386-391, и, по поводу Хетцера: Garside С. Zwingli and the Arts. New Haven, 1966, p. 110-111.
410
Pastoureau M. l'incolore n’existe pas // Melanges Philippe Junod. Paris — Lausanne, 2003, p. 11-20.
411
Выражение из: Christin О. Une revolution symbolique, op. cit., p. 141, n. 5. См. также: Scribner R. W. Reformation, Carnival and the World Turned Upside-Down. Stuttgart, 1980, p. 234-264.
413
Давнее и слишком общее исследование: Fritsch К. Е. О. Der Kirchenbau des Protestantismus von der Reformation bis zur Gegenwart (Berlin, 1893) почти не содержит хронологических или типологических сведений по интересующей нас проблеме. Более информативно исследование, посвященное исключительно швейцарскому материалу: Germann G. Der protestantische Kirchenbau in der Schweiz von der Reformation bis zur Romantik. Zurich, 1963. В нем говорится о частичном возвращении цвета в храм с конца XVI в. и, особенно, в XVIII в.
414
В частности, из-за влияния католического культа и позиции, которую заняли по этому вопросу реформированные церкви. См. тонкие наблюдения в: Senn О. Н. Evangelischer Kirchenbau im okumenischen Kontext. Identitat und Variabilitat. Tradition und Freibeit. Basel, 1983.
415
Для начала Реформации см. несколько примеров (касающихся изображений вообще, а не цвета конкретно), приведенных в: von Campenhaussen Н. F. Die Bilderfrage in der Reformation // Zeitschrift fur Kirchengeschichte, Bd. 68, 1967, S. 96-128. Будем ждать новых исследований, которые позволили бы прояснить картину сопротивления верующих иконоборческой и хромофобской политике пасторов.
416
Множество примеров приведено в: Schelter A. Der protestantische Kirchenbau des 18. Jahrhunderts in Franken. Kulmbach, 1981.