В мифе говорится нечто иное, нежели то, что хотят сказать; это внушается посредством аналогического соответствия, представляющего собой основу и самую суть любой символики; таким образом, можно сказать, что он говорит, сохраняя молчание; отсюда миф и получил свое название.
Генон указывает на родство слов «миф» и «мистерия», происходящих от одного и того же корня: греческое слово mysterion, «мистерия», тайна, непосредственно связано с идеей «молчания»; основной смысл слова относится к инициации, и именно так в действительности и следует понимать то, что именовалось «мистериями» в греческой Античности.
Наиболее глубокий смысл состоит в том, что мистерия невыразима и ее можно лишь созерцать в молчании; подобно тому как невыразимое есть одновременно и тем самым несообщаемое, запрет на обнародование священного учения символизирует с этой новой точки зрения невозможность выразить словами настоящую тайну; учение является только ее одеянием, манифестируя и вместе скрывая ее. Поэтому в мифах важно прежде всего их символическое содержание; их первоначальное назначение состоит в том, чтобы служить языком инициации.
Генон подчеркивал, что в отличие от «мирских лженаук» гностическое познание ведет к преображению познающего: «Познание и бытие в сущности едины». Так, вопреки общепринятым взглядам, конечная цель алхимии вовсе не трансмутация металлов, а сопровождающая алхимический процесс трансмутация личности: в то время как косная первоматерия превращается в философский камень, хаотические и темные элементы человеческой психики пресуществляются в упорядоченный и просветленный строй «сверхсознания».
Возврат к Традиции предполагает освоение языка символов, на котором она по преимуществу предпочитала изъясняться. «Символика есть средство, наиболее приспособленное к обучению истинам высшего порядка, религиозным и метафизическим, то есть всему тому, что отвергает современный дух, рационалистический в своей основе. Вот почему так необходимо восстановить возможно полнее реальное значение традиционных символов, вернуть им их интеллектуальный смысл, не превращая их в предмет чисто сентиментальной привязанности»[37].
Основополагающие символы передаются из века в век со времени происхождения человечества; так, символы центра мира, божественного сердца, древа мирового, креста существуют во всех традициях именно в силу связи с «изначальной Традицией», истоки которой — непосредственно в Откровении.
Согласно Генону, традиционный символ содержит весь свой многоликий смысл с самого начала и в ходе дальнейшего развития не присоединяет новых элементов. Он является таковым не в силу человеческого соглашения, но в силу «закона соответствия», который связывает все миры между собой. Развитие и становление претерпевает лишь наше осознание его. Полагать, что символу может быть придан новый смысл, которым он не обладал ранее, — значит практически отрицать символизм, жестко постулирует Генон. Ибо в этом случае пришлось бы видеть в символе нечто искусственно созданное, или вполне произвольное, в обоих случаях — чисто человеческое изобретение. Но это не так: символизм есть «точная наука», а не область грез, где индивидуальная фантазия следует своей прихоти.
Десятки, если не сотни толкований такого рода собраны в посмертно изданном томе статей Генона под названием «Основные символы Священной Науки» (1962). Взять хотя бы небольшую работу «О смысле карнавальных праздников». Генон объясняет в ней смысл древнеримских сатурналий и средневековых карнавалов, заключающийся в периодическом и целенаправленном изживании демонического начала, проникшего в человека и в общество, И когда в конце Средних веков гротескные праздники, о которых идет речь, были отменены или забылись, «произошел беспримерный по сравнению с предыдущими столетиями всплеск колдовства», а «почти полное исчезновение этих праздников — это, по сути дела, тревожное свидетельство того, что разлад вторгся в самый ход существования и сделался до такой степени всеобщим, что мы, можно сказать, и вправду живем среди непрерывного и зловещего карнавала»[38].
Эти постулаты в корне переворачивают наши обычные представления о «народном творчестве», «народных традициях» как стихийном продукте масс. С точки зрения Генона и традиционалистов, это не более чем один из «демократических предрассудков», искажающих истинное положение вещей. В действительности все так называемые народные традиции не являются народными по происхождению и в этом отношении представляют глубокий интерес. Дело в том, что народная память сохраняет порой необычайно долго и истово, уже не понимая их, фрагменты и осколки Традиции, имеющие реальную символическую ценность и восходящие порой к незапамятным временам. Удивительно, что сохранившееся таким образом предание содержит в более или менее завуалированной форме значительную сумму данных эзотерического порядка, то есть того, что менее всего является народным по существу. Генон объясняет этот факт тем, что, когда та или иная традиционная школа находится на стадии угасания, ее последние представители вполне могут доверить коллективной народной памяти то, что иначе было бы бесследно утрачено, и когда это остается единственным средством спасти то, что в какой-то степени еще можно спасти. В то же время естественное непонимание массы есть достаточная гарантия того, что эзотерический смысл информации не будет раскрыт, но пребудет как своего рода свидетельство прошлого до времен, когда новые поколения будут способны понять заключенное в нем послание.
Однако, в соответствии с циклической концепцией развития, последний, самый темный этап цикла, низшая точка отпадения от Бога и Традиции, сосуществует с началом восхождения в последующий цикл. Если обратиться к Апокалипсису, пишет Генон, то становится ясно, что в крайнем состоянии хаоса, доходящего до полного разрушения физического мира, следует ожидать пришествия небесного Иерусалима, который станет для нового периода истории человечества аналогом того, чем был Рай земной для человечества завершившейся эпохи.
Среди традиционных символов, встречающихся испокон веков почти по всей земле, наиважнейшим можно считать крест. В фундаментальной работе «Символика Креста» (1931 г.) Генон продемонстрировал всю многозначность этого символа — от наивысшего метафизического до бесчисленных производных значений. Христианство рассматривает крест в первую очередь как отражение известного исторического события; но обе точки зрения не исключают друг друга, причем вторую можно рассматривать как следствие первой. Исторические факты наполняются более глубоким смыслом, когда они становятся символами высшей реальности. Это в полной мере относится к мистерии Голгофы: «…то, что Христос умер на кресте, обусловлено… символическим значением, присущим кресту, которое всегда признавали за ним все традиции…»[39]
Знак креста прежде всего знаменует реализацию «Универсального Человека». Во вселенной Рене Генона «поиски Абсолюта» предполагают тождество знания и бытия, и процесс познания подобен восхождению по спирали, точнее, странствию через многочисленные состояния к другому, менее ограниченному, покуда не будет достигнут центр космического лабиринта.
Во вселенной Генона все возможное — реально, а потому существует неограниченное множество миров или, как он предпочитает говорить, «состояний сущего и уровней Экзистенции». Человек или, скорее, «человеческое существо», представляет только один из этих уровней. Бесполезно представлять себе эти миры и состояния, ибо рискуешь впасть в антропоморфизм. Звездное небо напоминает нам о неисчислимом множестве возможных модальностей проявления. Человек не занимает привилегированного места в этой неограниченной иерархии миров и состояний.
Но далее Генон делает важные оговорки. Во-первых, на своем уровне существования человек занимает далеко не последнее место; в полном соответствии с традицией, индивидуального человека можно рассматривать как «синтез всех элементов и всех царств природы». Он — микрокосм, «зеркало природы» и, следовательно, соответствует макрокосму, который является для него средой существования.
38