Во-вторых, несмотря на их головокружительную множественность, все возможные миры, все состояния сущего имеют между собой глубокие соответствия, поскольку «каждая из частей вселенной, идет ли речь о мире или отдельном сущем, повсюду и всегда аналогична целому». Эта всеобщая аналогия проистекает из того факта, что «Экзистенция, взятая как совокупность проявления, единична в своей природе, как Бытие — в своей… и является реализацией в проявленном мире всех возможностей, которые Бытие содержит изначально в своем единстве». Таким образом, человеческий микрокосм отражает не только все элементы своего собственного состояния существования, но и безграничное богатство проявленного мира в целом. Он может быть расширен до неизмеримых пределов всей Экзистенции. Распространяя все дальше аналогические соответствия, Генон отмечает: «Существует аналогия, но не сходство, между индивидуальным человеком — существом относительным и неполным… и целокупным сущим, необусловленным и трансцендентным по отношению ко всем частным и обусловленным способам существования и даже по отношению к самой Экзистенции, — целокупным существом, которое мы символически обозначаем как „Универсального Человека“. Таким образом, индивидуальный человек и „Универсальный Человек“ знаменуют начало и завершение».
Наконец, индивидуальный человек постоянно связан с «Универсальным человеком» — своим идеальным архетипом — «золотой нитью», сутратма; она дает возможность обратить эту связь в тождество. С этой точки зрения можно сказать, что индивидуальный человек виртуально содержится в «Универсальном» и наоборот, последний существует в нем виртуально и негативно, на манер идеального архетипа, поскольку «действительная реализация целокупного сущего не дала ему действительного и позитивного существования».
Итак, крест символизирует реализацию «Универсального Человека». Но кроме этого он обладает рядом вторичных и производных значений, имеющих свои символические выражения.
Крест знаменует собой систему космических координат, или, по словам апостола Павла, «широту и долготу и глубину и высоту» — систему, с которой должен отождествлять себя «внутренний человек», стремящийся к само- и богопознанию. Горизонтальные ветви Креста соответствуют неограниченному развитию личных качеств человека, заложенных в нем возможностей и способностей, а вертикальный ствол говорит о направлении духовной реализации — восхождении сквозь иерархический строй высших миров и высших состояний вплоть до слияний с Абсолютом.
Крест — это и схема «Универсального Человека» как первозданного Андрогина, сочетающего в себе оба основных вселенских первоначала; вертикаль соответствует активному, мужскому, началу, а горизонталь — пассивному, женскому. Это и прообраз Мирового Древа во всех его разновидностях — от Древа Жизни и Древа Познания из Книги Бытия до каббалистического Древа сефирот. Это символ взаимодополняющих противоположностей (представленных направленными в разные стороны ветвями креста) и снятия противоречий. Последние всегда имеют относительное значение, поскольку принципиальное единство не допускает неразрешимых противоречий, и последние решаются посредством синтеза и интеграции, переходя на высший уровень.
Центр креста — точка, где примиряются и разрешаются все противоречия. Она абсолютно независима от пространства, которое само — результат ее неограниченного развертывания во всех направлениях, следовательно, всецело зависит от нее: это «неизменное средоточие», «ось космического колеса», а также «земной рай» или место, в котором непосредственно отражается «Действие неба». Согласно мусульманской традиции, мудрец, достигший центральной точки, обретает «великий мир» (эс-шакина); это выражение тождественно шехине еврейской каббалы и означает божественное присутствие в центре существа, символически изображаемого как сердце во всех традициях.
Разновидность Креста, раскрывающая соотношение между Абсолютом и Космосом, — это свастика (в отечественной, да и в зарубежной науке ее стыдливо именуют «солярным знаком», тогда как это знак Полюса, вращения вокруг мировой оси, то есть речь идет о «полярной» символике). Центральная точка свастики — это символический «полюс» бытия, недвижимый двигатель Вселенной, а изломанные под прямым углом или скругленные ветви этого знака — совокупность вселенского проявления, динамических сил, порождаемых Абсолютом.
Генон постоянно обращался к символам мирового центра, привлекая все новые материалы для углубления его значения и подтверждения мысли, что все изошло оттуда и все туда возвращается. Особенно подробно говорится о нем в одной из самых блестящих работ Генона — «Царь мира» (1927), где затронута тема традиционного первозданного центра, первоначально располагавшегося на полюсе и в символическом смысле всегда остающегося «полярным», поскольку все остальные средоточия духовности — это всего лишь его ответвления или филиалы. Именно там, на «Полярной горе», именуемой у разных народов по-разному — то горой Меру, то Монсальватом, то «Белым островом», — праотцы человеческие, получив откровение свыше, стали первыми хранителями Первозданной Традиции. «Мировая ось», символизируемая также «мировым древом» или камнем «омфалосом», «пересекает» все области Космоса, соединяя преисподнюю, землю и небо; она, в свою очередь, находится посреди «священной земли», называемой каждым народом по-разному, но наделяемой сходными признаками. Вершина космической горы, где расположен храм, дворец или город, достигает Неба. Это самое высокое место на земле, и его никогда не заливали воды потопа. Потоп, в свою очередь, символизирует воды первичного хаоса, а Полярная звезда — «точку», где проходит «мировая ось». «Центр» приобретает также значение «зародыша»: отсюда Бог начал создавать мир, расширяясь во всех направлениях. Следовательно, для человеческого существа возвращение с «периферии» к «центру» равнозначно обретению первозданного состояния.
Впоследствии — по мере неуклонного и все нарастающего процесса материализации космоса, помрачения и забвения традиционных истин — этот центр начал отождествляться не с горой, а с подземным святилищем, которому в человеческом теле соответствует внутренняя энергия, олицетворяемая в каббалистической традиции «ядрышком бессмертия», «косточкой луз», а в индуистской — «змеей кундалини». Это подземное святилище, которое Генон, вслед за Сент-Ив д'Альвейдром и Фердинандом Оссендовским, именует Аггартхой («Царь мира»), располагается где-то в Центральной Азии; именно оттуда две тысячи лет назад пришли поклониться Младенцу Христу цари-волхвы, таинственные владыки древнего святилища, и их приход знаменовал духовную преемственность и мистическую связь между «допотопными» традициями и христианством.
В написанной во время войны работе «Царство количества и знамения времени» (1945) Генон подчеркивает, что «материальное превосходство» и «царство количества» имеет следствием лишь возрастающую власть машины над людьми, ограничившими свои интеллектуальные амбиции изобретением и конструированием машин. Человек в западной цивилизации становится одиночкой, лишенной корней, безликой и взаимозаменяемой, а общество, став механической совокупностью индивидуумов, утратило иерархическую выстроенность и взаимосвязь своих частей, свойственную живому организму. Поэтому люди легко становятся жертвами всевозможных псевдоучений, будь то марксизм или фрейдизм, спиритизм или юнгианство. Цель этих учений одна — дискредитировать подлинную духовность, подменив ее «псевдоспиритуализмом».
Процесс этот, однако, начался задолго до наших времен: «вся программа современной цивилизации была заложена еще в эпоху Возрождения», когда появилось понятие, ставшее обманным лозунгом антитрадиционалистских сил. Это понятие, этот лозунг — гуманизм, который сводит «все на свете к чисто человеческим меркам, порывает со всеми принципами высшего порядка и, фигурально выражаясь, отвращает людей от неба, чтобы завоевать землю». Это завоевание, продолжает Генон, не имеет иных целей, кроме производства предметов, «так же схожих между собой, как и люди, которые их производят». «Люди до такой степени ограничили свои помыслы изобретением и постройкой машин, что в конце концов и сами превратились в настоящие машины».
Вера в бесконечное могущество техники, бездумное преклонение перед «научно-техническим прогрессом», стремление человека отождествить себя с машиной и почти физически слиться с нею в некий сатанинско-сюрреалистический организм — все это вызывало у Генона решительный отпор. Отвращение к материалистической псевдонауке естественно соседствует у Генона с неприятием любых форм демократии как власти народа: «Ясно как день, что народ не в состоянии пользоваться властью, которой он не наделен; истинная власть даруется только свыше, и вот почему, заметим кстати, она может быть законной лишь в том случае, когда ее утверждает нечто, стоящее над общественными институтами, то есть духовная иерархия».