Следовательно, ещё одной важной основой Православного иконописного канона является целомудренная условность в изображении человеческой плоти, принципиальный отказ от "реализма" в изображении "кенозиса", то-есть человеческой, исторической стороны святых лиц.
Римо-Католическая Церковь тоже не поняла глубины и значимости этой канонической основы. А между тем в данной основе — не только целомудренность в восприятии и передаче человеческой плоти (хотя и это имеет немалое значение!). Здесь нечто ещё более серьезное. Дебелая "земная" плот» человеческая, подверженная смерти и тлению, не может быть объектом поклонения христиан. В Богочеловечестве Христа мы кланяемся, собственно, обоженному и преображенному, человеческому естеству, воспринятому Сыном Божиим, вознесшим это естество в пренебесные области, в вечную славу ("одесную Отца"). Подобно сему и человеческая плоть святых людей, изображаемых на иконах, должна являть образ обоженного и преображенного в вечности состояния этой плоти, а не её временной, земной облик... Отсюда, в частности, оказывается, что прижизненный портрет святого человека никогда не может быть его иконой! В то же время иконопись стремится к бережному сохранению именно личностных портретных черт Христа, Его Пречистой Матери и святых людей, а также к передаче особенностей их земного исторического служения и подвига (последнее достигается лаконичными условно-символическими деталями). В итоге мы видим на Канонических православных иконах святых люден с плотью, но не такой, как наша, а уже прославленной, обоженной. Иными словами, даже изображение "кенозиса", то-есть чисто человеческого начала в святых лицах на иконах заключает в себе сразу же свидетельство их вечной славы во Христе.
Но что такое плоскостное, не реалистическое изображение с точки зрения правдивости, исторической реальности? Не более ли прав западный реализм, стремящийся к передаче человеческого облика, как он есть в земных условиях бытия, с его дебелостью, объемностью, анатомической точностью? Тем паче, что западный реализм, начиная о эпохи Возрождения, не выдумал этих приёмов; он именно возродил то, что уже было давно достигнуто и разработано "презренным эллинским искусством" в эпоху античности?..
В таком случае нужно поставить вопрос так: а несколько, в самом деле, реалистичен "реализм" в иконописи? Кто и когда из художников видел, как именно выглядело лицо и тело Иисуса Христа, или любого древнего святого человека? Как выступали на его именно теле мышцы, суставы, кровеносные сосуды, как именно выглядели его одежды и в каких именно складках они облегали его тело? Очевидно, что таких подробностей никто из живописцев знать не может. Значит, все такие подробности в "реалистической" живописи являются просто выдумкой, фантазией художников, то-есть по отношению к данному, конкретному святому лицу совершенно не реалистичны! Относительной реалистичностью в этом случав может обладать только портрет о натуры. Но тогда он должен был бы в мельчайших деталях в точности воспроизводиться во всех последующих поколениях, что невозможно и чего никогда не было. Тогда, значит, художник — "реалист", предлагая зрителю свою фантазию относительно внешнего вида тех или иных святых лиц, создает у зрителя иллюзию исторической реальности, а не передает эту историческую реальность, как она на самом деле была. Но ведь это не что иное, как сознательный обман зрения, или попросту — ложь, каковой не должно и не может быть в христианстве как религии правды, какой бы "благочестивой" ни была эта ложь в субъективных намерениях художника. Канон православной иконописи, напротив, решительно отказывается от всякой лжи, передавая внешний человеческий облик святых лиц символически — условно, нарочито не реалистично. Основной прием здесь — плоскостное изображение, хотя его никак нельзя понимать слишком буквально. В православных иконах всегда указывается объем в передаче плоти, но не с помощью тени (черноты)., а сгущением охристых тонов, иногда пучками тонких светлых линий возле глаз, как бы световыми ударами, но это всегда именно намёк на объем, а не иллюзия полной объемности. В таком случае созерцатель иконы даже и не пытается узнать, какой именно была в земной жизни плоть изображенного святого лица. Ему достаточно свидетельства иконы о том, что плоть была и что в Царстве Божием, во Христе она изменилась, стала не такой, какой была, и не такой, какой он, зритель, ныне обладает. Исключение составляет лишь изображение лица, лика святого. На основе древнего церковного предания икона всегда стремится передать некие важнейшие портретные черты, но изображая их тоже достаточно условно и символично. Форма головы, волосы, их цвет или седина, пострижены они, или нет, величина бороды (или её отсутствие у молодых), морщины (или их отсутствие), общий абрис лица — всё это бережно передается иконописным православным каноном из поколения в поколение, чтобы соделать образ в наиболее возможной мере подобным первообразу; здесь имеется в виду не только схожесть о земным историческим ликом святого, но, главным образом, — передача того духовного состояния, в котором человек прославился и в котором он стался в соборной памяти Церкви. В связи с этим приобретают особую важность символические изображения одеянии святого и символы его духовного подвига или значения для Церкви (например, ключи у Апостола Петра в соответствии со словами Спасителя: "... и дам тебе ключи Царства Небесного"; меч у Апостола Павла в соответствии с его учением о Слове Божием как о "мече", "мече обоюдоостром", употреблением которого сам Апостол особенно прославился; багряницы и кресты в руках мучеников, монашеские мантии и схимы у преподобных, архиерейские облачения у святителей, царские облачения у князей и благоверных царей и т.п.). Здесь уже полный отказ от реализма. Изображаются не те предметы и одежды, какие действительно были у данного святого лица, а символы одежд и предметов, свидетельствующие о сущности и особенностях его подвига. Хотя там, где это возможно, передаются условно и действительные одеяния или предметы пользования святого, если они были точно указаны в Священном Писании или Предании, или в житиях (например, -верблюжьи шкуры и кожаный пояс у Иоанна Крестителя, наборы врачебных принадлежностей у Евангелиста Луки и целителя Пантелеймона и т.д.).