Реальность историческая и реальность духовная, как мы вида* деля, не терпит вымысла. Спрашивается, — почему? Да потому что иначе не будет связи с первообразом, или, другими словами, в образе не будет присутствовать, жить первообраз, то-есть тот, кто изображен, или то, что изображено.
Рассмотрим два очень разных примера.
Загадка и курьёз Фаюмских портретов состоят в том, что они обнаружены в гробницах — склепах!... В головах покойника на стенке склепа техникой энкаустика делался портрет умершего и поныне поражающий своей реалистической выразительностью, совершенством живописи. Делался стало быть, так, чтобы ни влага, ни колебания температуры не могли его разрушить, -навечно. Для чего такая тщательность и прочность в могиле!), то-есть, где никто из живых никогда не должен увидеть этот портрет?! Ответ может быть только один: в образе, достаточно схожем, подобном первообразу, этот последний присутствует, живет. Следовательно, по мысли древних, доколе будет существовать портрет умершего, дотоле его душа будет в нём жить (а надо, чтобы она жила вечно!). Конечно, это курьёз, конечно, здесь большая доля наивности; но не только, здесь есть и мудрость, состоящая в знании о действительной, живой связи образа с первообразом! Поэтому создатели Фаюмских портретов никак не могли писать по собственному домыслу и вымыслу; они должны были знать умершего, или видеть его лицо, когда он умер, или руководствоваться подробными описаниями родных и близких покойного.
Точно так же и православный иконописец в изображении новой, обоженной твари и новей, Горней жизни не мог и не может руководиться своими домыслами и фантазиями. Он может передавать эту иную действительность или так, как Сам Господь Бог ему благоволил её показать, открыть, или как она была открыта Богом другим, до него жившим святым, и передана в их иконах. Иначе о нею, о этой иной реальностью не будет никакой живой связи, не будет её присутствия в образе, а, значит, её благодарные энергии никак не будут через образ источаться на людей, к этому образу притекающих. Рассмотрим с этой точки зрения то, что было создано Преп. Андреем Рублевым в его всемирно известной "Троице". В соответствии с законом о том, что в иконах не должны изображаться лица, никогда не являвшие себя в описуемом облике, православные иконописцы в древности никогда и не пытались изобразить Троичное Божество, "как Оно есть". Согласно общему верованию Церкви определенное знамение, образ Святой Троицы был дан в Ветхом Завете праведному Аврааму, когда у Мамврийского дуба ему явились три таинственных странника — ангела, в которых он духом узнал Господа (Быт. 18). Композиции явления Аврааму трех странников — ангелов были известны давно в греческой, болгарской иконописи, затем и в русской. Они изображали, как правило, трех ангелов за столом, Авраама, служащего им, Сарру у шатра, иногда сцены заколения тельца и т.д., то-есть следовали библейскому тексту. Но на иконе Рублева изображено совсем не это! Здесь представлен Предвечный совет Святой Троицы о сотворении мира и человека и о имеющем быть искуплении падшего человека Кровью Агнца, Который возьмет на Себя грехи мира.
Воспитанный в строгом древнем монашеском послушании я аскезе ума инок Андрей Рублев никогда не решился бы навязывать Церкви свою личную фантазию на эту тему. Значит, Господь благоволил показать, открыть ему, духовному ученику Преп. Сергия Радонежского — великого созерцателя Святой Троицы, то, что следовало передать в иконном изображении! Очевидно, что так же рождались и все принятые Церковью издревле канонические композиции.
"Троица" Рублева замечательна ещё в тем, что точно соответствуя иконописному канону, она не производит впечатления чего-то нового, небывалого. Зритель долгов время пребывает в уверенности, что перед ним известная композиция явления Аврааму трех странников, только без изображения Авраама, Сарры и т.п. (так сказать, — Три Ангела, от которых убрано "всё лишнее"...). Эта икона послужила прототипом для таких же икон других русских иконописцев.