70
О вызывающей «антиэстетичности» в раннехристианской культуре см.: Taubes J. Die Rechtfertigung des Hasslichen in urchristlichen Tradition // Die nicht mehr schonen Kiinste: Grenzphanomene des Asthetischen («Poetik und Hermeneutik» III). Munchen, 1968. S. 169-185.
(обратно)71
S. Romani Melodi Cantica Genuina. Ed. by P. Maas and C. A. Try- panis. Oxford, 1963. № 18. £'7 sqq. P. 135.
(обратно)72
Ср. Plauti Pseudolus 166-168; ibid., 246.
(обратно)73
Этот же образ встречается в поэзии тех веков и за пределами творчества Романа, чем подтверждается его близость сознанию эпохи в целом (см. Hunger Н. Reich der neuen Mitte. Der christliche Geist der byzantinischen Kultur. S. 84-96). В качестве историко-культурной параллели можно назвать позднебарочное немецкое стихотворение, включенное в текст «Страстей по Иоанну» И. С. Баха и уподобляющее иссеченную спину Христа «всепрекраснейшей радуге» («Erwage, wie sein blutgefarbter Riicken// In alien Stiicken// Dem Himmel gleiche geht.// Daran, nachdem die Wasserwogen// Von unsrer Siindflut sich verzogen.// Der allerschonste Regenbogen// Als Gottes Gnadenzeicher steht»). Конечно, это сходство в различии: образ радуги так же детерминирован ментальностью барокко с характерным для нее преобладанием темы «Deus in rebus», как образ пурпурных чернил - ментальностью византинизма. Но вкус к парадоксальной и постольку «бесчеловечной» эмблематике сближает раннее Средневековье и барокко, через голову Ренессанса возрождавшее ранневизантийскую моду на иероглифическую «премудрость» в философском переосмыслении (ср. характерный сборник: Symbolica Aegyptiorum sapientia auctore P. Nicolao Caussino SJ. Parisiis, 1647; составивший книгу иезуит включил в нее тексты Климента Александрийского, Псевдо-Епифаниева «Фисиолога» и Гораполло- на). Симптоматична повышенная роль монограммы Христа в эпоху раннего Средневековья ) и в эпоху раннего барокко ( lj||S ): она метила золотые щиты «схолариев» Юстиниана и фронтоны иезуитских церквей. Монограмма - как бы неоиероглиф, искусственно реставрированная идеограмма (ср. рассуждения Плотина о метафизическом превосходстве идеограммы над буквенным письмом: Enneades V, 8, 6). Оживающий на заре барокко ранневизантийский миф о Египте (в конце концов резюмированный в одной строке Вячеслава Иванова: «знаменовательный Египет») - это вполне понятная контаминация древнеегипетской традиции с позднейшим «александрийством» Филона и Плотина, Климента и Оригена (Александрия как всемирно- историческая столица аллегоризма и символизма).
(обратно)74
Evangelium secundum Lucam, XVI, 1-9. ('Ауйтгп - любовь (грен.). Агапы - братские трапезы у ранних христиан.)
(обратно)75
Ibid., XVIII, 1-6. (Прбиокх - провидёние (греч.) - Ред.)
(обратно)76
Например, De divinis nominibus, I, § 8, PG III, col. 597 В-C.
(обратно)77
Evangelium secundum Matthaeum, XVI, 3.
(обратно)78
Ibid., XXIV, 30.
(обратно)79
Evangelium secundum Lucam, II, 34.
(обратно)80
Нелишне напомнить, что древние обозначения «знака» - еврей- I кое 'oth, греческое ormeTov и латинское signum - все без исключения обозначают также боевые воинские значки армий и подразделений, которые заменяли той эпохе знамена.
(обратно)81
Evangelium secundum Matthaeum, XVI, 24.
(обратно)82
* Греческое яил:<5<; и латинское fidelis в равной степени совмещают шачения «верующий» и «верный».
(обратно)83
* Ср. Evangelium secundum Ioannem, III, 19.
(обратно)84
См.: Demougeot Е. «Paganus», Mithra et Tertullien// Studia Pa- tristica III: Papers presented to the Third International Conference on Patristic Studies (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur. Bd. 78). Berlin, 1961. S. 354-365.
(обратно)85
При описании предательства Иуды Евангелия неоднократно употребляют слово otjieTov (в Вульгате «signum»); например, Evangelium secundum Matthaeum, XXVI, 48; Evangelium secundum Marcum, XIV, 44.
(обратно)86
Cp. Evangelium secundum Lucam, XXII, 48.
(обратно)87
Характерно уже само библейское понимание «чуда» не столько как «чуда» или «дива» (богица, miraculum - «достойное удивления»), сколько как «знака» и «знамения» ('oth, ornielov, signum), то есть символической формы откровения. Если за Сатаной и его посланцами (магами, лжепророками, Антихристом) признается способность творить чудеса, то чудеса эти расцениваются как ложные, и притом ложные постольку, поскольку ложно содержание, знаками и знамениями которого они выступают. Ложные чудеса ложны в своем качестве текста; только некое утверждение может быть ложным или истинным. Вопрос об истинности чуда обнажает его семиотичность.
(обратно)