Брюсов познакомился с Петровской тогда же, когда и с ее мужем Сергеем Соколовым и другими начинающими литераторами из «Грифа» – видимо, в феврале – марте 1903 г.[356] О Соколове и обо всей компании, группировавшейся вокруг него, у Брюсова сразу сложилось весьма невысокое мнение. Вторичность и второсортность их творческих опытов по отношению к тому, что делалось авторами из «Скорпиона», для него были очевидны (впоследствии в «Воспоминаниях» Петровская косвенно солидаризировалась с его позицией, утверждая, что издательство Соколова «никаких новых течений не выявило, своего слова не сказало, а так и осталось эстетически-барственной затеей в духе времени, стучанием в открытые уже двери»[357]). Петровскую Брюсов на первых порах из «грифовского» круга никак не выделял и даже позволял себе насмешливые, а порой и вполне скабрезные суждения о «Грифихе».[358] Обратить на нее более пристальное внимание его побудила, по всей вероятности, завязавшаяся романическая история с Андреем Белым, о которой Брюсов поначалу поминал, впрочем, в сугубо ироническом ключе – как, например, в записи, относящейся к весне 1904 г.: «Нина Петровская предалась мистике. ‹…› А Белого мать, спасая от “развратной женщины”, послала на страстную неделю в Нижн<ий> Новг<ород>».[359]
Ходасевич полагает, что в пробуждении живого интереса Брюсова к Петровской значительную роль сыграла мифотворческая составляющая. Женщина, отвергнутая поэтом-теургом, пренебрегшим чувственной любовью ради верности «светлому» мистическому началу, закономерно попадала в орбиту притяжения «мага», служителя «тьмы» (именно таковым было амплуа Брюсова, создававшееся им самим и принимавшееся другими в игровом символистском пространстве): «Он подчеркнуто не замечал ее. Но тотчас переменился, когда наметился ее разрыв с Белым, потому что, по своему положению, не мог оставаться нейтральным. Он был представителем демонизма. Ему полагалось перед Женой, облеченной в Солнце, “томиться и скрежетать”. Следственно, теперь Нина, ее соперница, ‹…› превращалась в нечто значительное, облекалась демоническим ореолом. Он предложил ей союз – против Белого. Союз тотчас же был закреплен взаимной любовью. Опять же все это очень понятно и жизненно: так часто бывает. Понятно, что Брюсов ее по-своему полюбил, понятно, что и она невольно искала в нем утешения, утоления затронутой гордости, а в союзе с ним – способа “отомстить” Белому».[360] Петровская, восстанавливая в «Воспоминаниях» некоторые эпизоды, предшествовавшие ее сближению с Брюсовым (встречи на литературных собраниях, спиритические сеансы и др.), также упоминает про «демоническую» окраску, определявшую тональность складывавшихся отношений: «…я однажды сказала В. Брюсову: – Я хочу упасть в Вашу тьму, бесповоротно и навсегда…»; «– Вот видите, В<алерий> Я<ковлевич>, – обступил ведь “сон глухой черноты”, и уйти некуда, – нужно, значит, войти в него. Вы уже в нем, теперь я хочу туда же».[361] Именно эти апелляции к «тьме», к эстетическому декоруму, к миру «декадентских» обольщений и фантазий послужили главным эмоционально-психологическим началом, которое соединило мэтра русских символистов и вполне рядовую на писательском поприще носительницу символистского мироощущения. Примечательно, что и годы спустя, реконструируя в памяти начало романа, определившего весь ход ее последующей жизни, Петровская прибегает к тому же образному строю, который, видимо, являл собой не только оболочку, форму завязавшихся в 1904 г. отношений, но и в какой-то мере их подлинную суть; жизненные коллизии обретали силу, регенерировались в плетении метафор:
«В эту осень В. Брюсов протянул мне бокал с темным терпким вином, где как жемчужина Клеопатры была растворена его душа, и сказал:
– Пей!
Я выпила и отравилась на семь лет…».[362]
Судя по ряду ретроспективных указаний в переписке, первые любовные встречи Брюсова и Петровской относятся к началу октября 1904 г. 12 ноября того же года Брюсов выслал А. А. Шестеркиной автограф стихотворения «Опять душа моя расколота…»;[363] сообщая тот же текст в ноябрьском письме к Л. Н. Вилькиной, он пояснял: «…Вы найдете здесь стихи, на которые смотрите не как на стихи (ибо, разумеется, у меня есть лучшие), но как на фотографию моей сегодняшней души».[364] Это стихотворение невозможно зачислить по ведомству привычной любовной лирики, однако в своей основной психологической тональности, в самозабвенном погружении в амбивалентный мир полярных, доведенных до предельной остроты катастрофических переживаний оно, безусловно, было вдохновлено отношениями с Петровской и во многом предвосхищало последующие отражения этих отношений в брюсовских стихах и прозе:
356
См.:
358
Так, в конце 1903 г., когда возник конфликт между Брюсовым, требовавшим от сотрудников «Скорпиона» и журнала «Весы» неучастия в изданиях «Грифа», и Андреем Белым, отстаивавшим свое право печататься в «Грифе», первый сообщал П. П. Перцову (5 декабря 1903 г.), что Белый «не хочет участвовать в “Весах”. Началось, конечно, с наущений Бальмонта. Это понятно: Бальмонту важна Грифиха с ее медведицей для лизания (З. Н. <Гиппиус> знает, о чем речь). А. Белый мягок, аки воск пасхальной свечи, и из него можно лепить что угодно: медведиц, дьяволенков и ангелочков. ‹…› Я уже начинаю подумывать, не дает ли Грифиха и ему свою медведицу, хотя (или “ибо”) он и очень невинен» (ИМЛИ. Ф. 13. Оп. 3. Ед. хр. 23). В неотправленном варианте письма к Андрею Белому, датированного тем же днем, Брюсов, увещевая строптивого автора, прибегал к тем же аргументам: «Как не видите Вы,
359
РГБ. Ф. 386. Карт. 1. Ед. хр. 16. Ср. сообщение в письме Брюсова к М. А. Волошину от 29 марта / 11 апреля 1904 г.: «Андрей Белый соблазнен Грифихой, т. е. Ниной Петровской, и услан матерью, спасаться, в Нижний Новгород» (Литературное наследство. Т. 98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. М., 1994. Кн. 2. С. 331).
362
Там же. С. 69. Видимо, к ранней поре общения с Брюсовым относится недатированное письмо Петровской к Андрею Белому, подчеркнуто «внешнее» по стилистике и сугубо деловое (РГБ. Ф. 25. Карт. 35. Ед. хр. 37): // Дорогой Борис Николаевич, сегодня именно в 7 часов меня просил увидаться с ним В. Я. К 9 ½ я вернусь непременно и буду ждать Вас. Может быть, ничего для Вас эта перемена часа, и Вы зайдете? // Письмо передала вчера же в 6 ч. веч<ера>. Ваша Н. Петровская.
363
РГБ. О. Р. Карт. 128. Ед. хр. 13. Опубликовано под заглавием «Молния» в составе авторского цикла «В провалах» (Северные цветы ассирийские. Альманах IV книгоиздательства «Скорпион». М., 1905. С. 31); печатается с датировкой: 17 ноября 1904.
364
Лица. Биографический альманах. Вып. 10. СПб., 2004. С. 359. Публикация Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова.