День 27 февраля стал переломным — началось восстание солдат запасных батальонов гвардейских полков. В солдатских восстаниях причудливым образом переплеталось демонстративное нарушение воинских уставов и стремление использовать элементы военной дисциплины и уставной организации (огромную роль в движении сыграли унтер-офицеры), одновременно привлекались и символы революции. На штыках и саблях повстанцев появляются красные флажки, а некоторые воинские отряды действовали под красными флагами[66]. Вместе с тем восставшие солдаты, лишенные первоначально руководства офицеров, немалое внимание уделяли военной ритуализации мятежа — они по собственной инициативе строились, выводили на улицу полковые оркестры. Унтер-офицер Т.Н. Кирпичников, которого можно назвать «организатором стихийного выступления» запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка, вспоминал: «Потом саперы быстро и с музыкой присоединились к нам. Музыку пустил вперед, а остальных присоединил назад, к хвосту…Дошел до Знаменской — встретил остальные роты Волынского полка, которые шли с музыкой, играли „Марсельезу“. Тогда я сказал: „Ну, ребята, теперь пошла работа“»[67]. Под звуки «Марсельезы» выходили на улицу и другие полки восставших. Матрос Гвардейского экипажа, направлявшегося из Царского Села в Петроград, вспоминал: «Музыканты всю дорогу играли то „Марсельезу“, то другие какие-либо революционные песни наспех разученные ими»[68].
Можно предположить, что факт присоединения военных оркестров был психологически важен для солдат и матросов, ведь именно музыка ритуализировала и регламентировала повседневную жизнь войсковых частей, поэтому исполнение «Марсельезы» полковыми музыкантскими командами как бы делало мятеж в глазах восставших солдат чем-то привычными, чуть ли не «уставным» явлением. Но и для революционеров исполнение «их» гимна военными музыкантами имело огромное значение — регулярная армия, главная опора режима, присоединялась к движению. Социалисты с восторгом встречали подобное обновление репертуара гвардейских полковых оркестров. Н.Н. Суханов вспоминал свои впечатления в дни революции: «Ведь тогда мы не привыкли еще даже к звукам „Марсельезы“, и я помню, как долго волновали меня эти звуки, военный оркестр и военные почести „нелегальному“ гимну свободы!». Для петроградцев исполнение военными оркестрами «гимнов свободы» стало вскоре после Февраля совершенно привычным, обыденным, на это повседневное событие переставали обращать внимание, об этом уже не писали и в газетах, и в дневниках. Но подобное острое ощущение встречи с победившими символами революции вновь и вновь переживали политические эмигранты, устремившиеся в революционную столицу в последующие месяцы. Л.Д. Троцкий, вернувшийся в Россию в мае, так вспоминал свои первые петроградские впечатления: «Солдаты проходили с революционными песнями и красными ленточками на груди. Это казалось невероятным, как во сне»[69].
Красные флаги отряды повстанцев использовали 27 февраля (флаг революции водрузили и на баррикаде, перегородившей Литейный проспект), и в последующие дни. Восставшие войсковые части быстро создавали импровизированные красные флаги и флажки. Автор воспоминаний о восстании запасного батальона Литовского полка 27 февраля вспоминал уже в 1917 г.: «Войско получает и знамя. Разрывается на куски ратницкая, потом пропахшая кумачовая рубаха; обрывками ее украшаются штыки». Позднее и матросы Гвардейского экипажа также использовали красную домашнюю рубашку одного моряка, из которой они сделали флаг[70].
Стремление «узаконить» свой мятеж повлияло и на маршруты движения многих солдат — во второй половине дня 27 февраля они устремляются к Таврическому дворцу, резиденции Государственной Думы. Повстанцы желали, чтобы этот авторитетный орган власти подтвердил патриотический характер их действий и задним числом оправдал их[71]. И если ранее призывы идти к Думе не встречали особого отклика в среде манифестантов, то теперь толпы восставших направлялись туда. В новой ситуации и призывы А.Ф. Керенского, других радикально настроенных депутатов Думы, и обращение меньшевиков-оборонцев, членов Рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, только что освобожденных из тюрьмы и направившихся в Думу, получают поддержку революционной улицы. Возможно, что известную роль здесь сыграл авторитет «борцов за свободу», получивших волю: в бывших политических заключенных толпа видела революционных вождей. В новой обстановке большую активность проявляют и думские депутаты умеренных политических взглядов — это также повышало «революционный» статус Государственной Думы в глазах горожан и солдат.
66
67
69
70
[