Эпизод второй. После второго курса мореходки мы, четверо курсантов, были на практике на одном траулере в Северной Атлантике. Самым «мудрым», рассудительным, как шахматист, и умеющим постоять за себя был наш товарищ, еврей. Однажды, не помню из-за чего, мы с ним сцепились. Слово за словом, и дело приняло горячий оборот. До мордобития не дошло, но мой «противник» вдруг схватил острый шкерочный нож, и не знаю, чем бы все закончилось, если бы проходящий мимо наш курсант Толя не сказал мне: «Петя, уступи. Он ведь пырнет тебя». И я уступил ему, еврею, чтобы не быть зарезанным. Позже мы с ним были хорошими друзьями много лет, но эпизод этот не выветрился из памяти.
…Река Гуадиана — пограничная река между Португалией и Испанией. Границы — зачем они? Два братских народа, два схожих языка. Правда, португальский со многими шипящими, как русский; поэтому на улицах я часто оглядывался на разговаривающих португальцев, думая, что слышу русскую речь. Мой афоризм — «Нужно убрать границы, религии и юристов (всех, не только „Жириновских") — и на планете нашей наступит мир и спокойствие». Кажется, Леннон пел об этом.
Река на 25 миль судоходная. Мы шли под мотором, только изредка поднимая грот. Левый берег — испанский — высокий, без яркой зелени, со многими плантациями оливковых деревьев, листья которых скорее серебристые, чем зеленые. На правом — португальском — берегу немного больше зелени от апельсиновых рощ, густо усеявших небольшие долины.
Мы стояли у причала небольшого порта Pomarao. 1 мая, как всегда на великие советские праздники, я поднял на левой рее большой красный вымпел с серпом и молотом. Старый немец (его богатая яхта стояла рядом), увидев его, пришел в такую ярость, что готов был убить нас. Видимо, бывший наци.
Фернандо, капитан небольшого круизного судна, коммунист, сказал: «В этой провинции у власти коммунисты. Мы очень рады видеть вашу яхту, с серпом и молотом. А этого фрица-фашиста я выгоню из порта».
Мазагон
В Мазагоне, испанском порту недалеко от Уэльвы, мы подняли яхту на берег, слетали в Лондон; вернувшись, стали готовиться к походу в Средиземное море. «Наконец-то побываю в портах Югославии, куда раньше не довелось заходить», — думал я. Но нам повезло встретить хорошего человека Пауля с немецкой яхты «X-one», стоящей на стапелях по соседству. Эту большую, под 50 футов яхту Пауль построил сам, даже стальные листы корпуса сваривал собственноручно. Кокпит «X-one» оборудован, как кабина военного самолета «Харрикейн», на котором он летал. «Вдоль границ СССР тоже», — сказал бывший летчик. Удобное кресло с самолета установлено так, что позволяет невысокому Паулю видеть нос яхты. «Не идите в Средиземное, это болото, из которого трудно будет выбраться». (Недавно мы прочли в английском журнале об одной паре: «Мы делаем кругосветку, да вот уже 6 лет никак не выйдем из Средиземного моря».) «Идите в Бразилию, огромное побережье, прекрасная страна, добрые люди». Пауль рассказал о своих плаваниях к Южной Америке. Он собирается идти туда опять, в третий раз. И мы решили: отменяем Средиземное море. Курс — на зюйд. Спасибо, Пауль!
Я монтировал коротковолновый радиопередатчик. Это было непросто. Опыта никакого. Все на ощупь, за ошибки расплачивался дополнительными часами работы. Однажды я просидел в закутке при температуре +35 °C около 4 часов, делая проводку кабелей и устанавливая тюнер — прибор настройки частот. Закончив работу, мы с Гиной пошли в город за продуктами. Выйдя из магазина с тяжелым рюкзаком, я почувствовал боль в правой части живота. (Когда-то мне удалили желчный пузырь. После такой операции врачи не разрешают выходить в море год. Это было в советское время. А я, потерявший во время болезни 15 кг веса и выглядевший как дистрофик, умудрился выйти капитаном на судне «Бестужево» через месяц, благо медицинскую комиссию прошел задолго до операции. Но это было давно.) Мы торопились домой. Боль усиливалась и стала такой сильной, что пришлось сесть на скамейку. Я стонал, только изредка открывал глаза и видел испуганное лицо Гины. К счастью, через дорогу напротив оказалась аптека. Гина побежала туда. Когда женщина стала замерять пульс, который почти отсутствовал, я уже был без сознания, в коме. Очнулся в машине «скорой помощи» на носилках. Я лежал легкий, расслабленный, без боли. Не было плоти, не было мыслей, не было желаний; я равнодушно смотрел на капельницу. Если это смерть, то я готов принять ее; это не страшно, главное, чтобы без боли. Как сказал Джон Фаулз, смерть сама есть природа вещей. Умирает только форма. Материя бессмертна.