Канарские острова открывались много раз. В древние века их посещали финикийцы и карфагенцы. По утверждению римского ученого Плиния-старшего, на островах было много собак, поэтому острова получили название Канары (по-латыни canes — собаки). А мы ведь все думаем, что это название дали в честь канареек; их там тоже много, даже больше, чем собак. Арабские моряки посещали острова в XII веке, а в 1334 году здесь побывали французские навигаторы. Потом была тяжба между Испанией и Португалией за владение этими землями. Папа Римский отдал их Испании. (Он вершил судьбами мира, бог для него — дело второстепенное.) Окончательно Испания покорила острова в 1490 году, истребив местных жителей гуанчей, высоких, двухметрового роста людей, выходцев из берберов — североафриканских неарабских племен. Испанцы в то время были очень низкорослой нацией, средний рост — 157 сантиметров. Они и сейчас не очень выросли. Видимо, сказывается смешение с евреями, владевшими вместе с маврами полуостровом около восьми столетий. Генералиссимус Франко, еврей, был ростом 162 сантиметра.
Арресифе является главным портом и столицей острова. Когда-то в восьмидесятые я заходил сюда с грузом мороженной рыбы для островитян. Два мола для крупнотоннажных судов образуют собственно порт под этим названием, прилегающая к нему небольшая гавань для рыболовных судов и яхт почему-то называется Puerto Naos. Мы стали на якорь в «толпе» яхт; было довольно трудно найти свободное место, иногда между нашей кормой и носом соседа — не более 5 метров. Но никто не претендовал на «жизненное пространство», как правило, яхтенные люди оценивают ситуацию без лишних эмоций — если существует опасность касания друг друга, то тот, кто последним отдал якорь, снимается и переходит в другое место. Правда, когда случается accident — случай (извиняюсь за каламбур, «случается случай»), из уст яхтенных женщин, не всех, конечно, можно услышать довольно колоритный набор слов. Один итальянский катамаран зашел в скопление яхт и, маневрируя, коснулся слегка дорогой английской яхты «Yasmin». (После мы провели с англичанами несколько месяцев и подружились.) Patricia выпустила в бедного итальянца такой «залп», что слово «ignoramus» — невежда, неуч, профан — было в нем самым мягким.
По субботам «старожилы», в основном австралийцы и новозеландцы, организовывали на берегу гавани «party» — вечеринку. Каждый приносил с собой легкую еду, выпивку. Нам с Гиной было хорошо среди этих общительных людей, мы впервые почувствовали себя членами большой яхтенной семьи, каждый из которой готов был поделиться опытом, хорошим советом. Один новозеландец дал нам рецепт выпечки хлеба, а перед этим угостил своим чудесным продуктом, и Гина вскоре стала заправским пекарем. Хлеб из ее рук был до того вкусен и разнообразен, что я вспомнил и рассказал ей «хлебную» историю из моей капитанской жизни. На одном из судов у нас был пекарь-виртуоз — другим словом его не назвать. Хлеб, выпекаемый им, был настолько вкусным, что экипаж — 75 человек — поедал его в двойном количестве. Начпрод (артельщик), видя, что муки расходуется больше чем положено, стал умолять нашего виртуоза печь хлеб невкусный. «Но я не умею и не буду», — ответил пекарь. Пришлось мне, капитану, успокоить начпрода, пообещав выделить немножко больше денег на муку. Я шутил с Гиной: «Будь ты пекарем (пекарихой) на большом судне — имела бы проблему с начпродом. Но на яхте с экипажем в два человека продолжай, пожалуйста, печь вкусный хлеб». Вообще-то, яхтенная жизнь заставила научиться многим вещам; не могу сказать, что мы — отшельники, живущие вдали от людей, но в плавании приходится полагаться на самих себя.
Вокруг нас стояли яхты большие и средние. Из категории малых были только мы. Люди тоже были разные: кто-то богатый, путешествующий для того, чтобы потом, через год, вернувшись в свой супер-дом, хвастаться circumnavigation (кругосветкой), другие — со скромным бюджетом, для которых яхта — их единственный дом. Нашим ближайшим соседом была стальная 38-футовая яхта «Angelsea» из Новой Зеландии. Между нашими яхтами было каких-то 7 метров, и мы часто переговаривались с Брайном и Ритой, приятной семейной парой чуть моложе нас (они живут и плавают на яхте вот уже 12 лет). Брайн дал Гине кличку «Bikini woman» («Женщина в бикини»), так как мы всегда днем были в купальных костюмах. Гина, стройная, с прекрасной фигурой, всегда задерживала на себе взгляды мужчин с других яхт. В отличие от нее многие женщины одевались по-пуритански в шорты, брюки и блузки, хотя дни стояли жаркие. Мужчины с яхт часто носят поношенные рубашки и шорты, без всякого стеснения они могут пойти в потрепанной одежде в город. Поначалу я был поражен, зная, что это не от бедности. Побывайте в лондонском Сити в 5 часов вечера, когда закрываются банки и адвокатские конторы (жилых домов в этой части Лондона нет). Понаблюдайте за выходящими на улицы мужчинами и женщинами. Среди нормально, по-офисному одетых людей вы заметите две элегантных категории: первая — это молодые смазливые секретарши в черных мини-юбках, телесных или чуточку с оттенком колготках и белых блузках; вторая — пожилые, но еще работающие (может, только для вида, в качестве почетных президентов) английские джентльмены в темно-синей тройке, элегантно-небрежно завязанном галстуке, в старомодной шляпе — почти полукотелке, и с обязательной тростью в руке. Мне довелось много раз быть по делам фирмы в этом денежно-блистательном месте и случалось пройтись рядом со старыми джентльменами (не все садятся в «роллс-ройсы» во дворе банка). Что я заметил? Большинство из этих людей носит старый, ну очень старый костюм, кое-где незаметно подштопанный, брюки чуть коротковаты от времени, тщательно выглажены, как шутят у нас — можно руку порезать о стрелку; черные ботинки, далеко не новые, начищены до зеркального блеска. Джентльмен шагает по тротуару с лицом, замкнутым в своем британском величии, и постукивающая негромко трость подтверждает это высокомерие.