Но с тех пор, как Переле накануне праздника Швуэс выгнала учащихся колеля, они больше не приходили. Когда в городе узнали о консилиуме врачей, в синагогах начали читать псалмы при открытом орн-койдеше и ждали чуда. В то же время в Гродно приехал молодой сын Торы, который ни о чем не знал и зашел к раввину поговорить о священных книгах. Переле встретила его в прихожей и спросила, чего он хочет. Молодой знаток Торы с круглым, еще мальчишеским лицом, с развевающимися русыми пейсами и с первым мягким пушком на свежих щеках ответил, что ничего не хочет, только поговорить с гродненским раввином о святых книгах.
— Ребе нездоров, и ему нельзя много говорить, поэтому не утомляйте его чересчур, — предостерегла его Переле и проводила к раввину.
Сора-Ривка, сидевшая у постели больного, посмотрела на незнакомого парня такими глазами, будто вошел жених ее единственной покойной дочери. Увидав раввина лежащим в постели, парень немного растерялся. Реб Мойше-Мордехай спросил, как его зовут, откуда он родом и какой трактат Талмуда изучает. Парень стал напевным голосом излагать свои собственные комментарии. Он размахивал руками и горячился. Больной слушал, полузакрыв глаза, лишь время от времени он морщил лоб или вопросительно приподнимал бровь, и по его пожелтевшему лицу пробегала дрожь, похожая на блик света на темной воде. Переле смотрела, как реб Мойше-Мордехай подзывает к себе поближе молодого сына Торы и гладит дрожащими пальцами его щеки, прижимает к себе, как родного сына, родившегося у него на старости лет.
— Ты приводишь интересные комментарии, очень яркие, но ты нахал. Ты не боишься спорить с древними комментаторами? — рассмеялся раввин и спросил у юного комментатора Торы, почему тот больше не хочет учиться в Радуни. Паренек с развевающимися русыми пейсами ответил, что с тех пор, как в Радуни скончался старый глава ешивы и занятие проводит его зять, ему там нечего делать.
— Я изучаю Тору лучше его, — холодно пожал он плечами и пояснил, что едет в Мирскую ешиву, где будет учиться среди старших парней своего уровня.
— Так-так, Радунь для тебя уже слишком мала? — улыбнулся реб Мойше-Мордехай всеми морщинками своего увядшего лица, и его глаза лучились от удовольствия. — А на дорожные расходы у тебя деньги есть? Может быть, тебе нужны деньги, чтобы купить одежду?
Но молодой сын Торы ответил, что у него есть деньги на дорожные расходы и полный чемодан одежды.
— Тогда счастливой дороги и успехов в занятиях. Летними вечерами выходи на прогулку, нынешние поколения слабые, надо себя беречь. И не затягивай с женитьбой. Передавай от меня привет главе Мирской ешивы, — реб Мойше-Мордехай поцеловал парня в оба виска и вдруг упал обратно на подушки, измученный. — Попроси сынов Торы в ешиве, чтобы они молились за меня. И ты тоже за меня молись. Дай мне благословение.
Из глаз реб Мойше-Мордехая текли слезы на его растрепанную бороду. Молодой сын Торы посмотрел на двух женщин со страхом. Только теперь он понял, что раввин тяжело болен. Сора-Ривка сидела оцепенев, но Переле подмигнула парню, чтобы он попрощался и уходил.
— Я буду молиться как за родного отца, чтобы ребе выздоровел, — пролепетал юный сын Торы и, бледный, вышел из комнаты.
Повисло печальное молчание. Больной впал в забытье. Устремленные на него глаза Переле медленно наполнились слезами. Она прежде не представляла себе, что этот гаон, обладающий могучим холодным умом, может так любить чужого паренька, так стремиться помочь ему. Теперь она поняла, почему к нему так привязаны ученики и приближенные. Словно услыхав ее мысли, реб Мойше-Мордехай очнулся и с беспокойством простонал:
— Что будет с колелем? Эти молодые люди оставили обустроенные дома и приехали сюда изучать Тору. Без надзора все развалится. Ой, Владыка мира! — он глубоко вздохнул и снова провалился в полуобморочную дремоту.
Переле тихо вышла, и Сора-Ривка последовала за ней, боясь остаться одна с больным.
— Когда вы снова придете? — с дрожью в голосе спросила она.
Однако Переле холодно отвечала, что придет, когда у нее будет время. Ее собственный муж тоже уже не молод, и за ним надо присматривать. Жена городского проповедника шла по улице и горько улыбалась себе самой из-за той роли, которую она играла теперь в жизни реб Мойше-Мордехая. Она сама не знала, зачем остановилась посмотреть вслед мальчишке, бегущему за катящимся обручем. Деревья еще светились светло-зеленой свежестью, но их ветви уже сгибались под тяжелым грузом листьев. Закат солнца на северо-западе показался Переле отгоревшей желтоватой поминальной свечой. Скоро солнце зайдет. Завтра утром оно, как всегда, взойдет снова, но человек-то не становится снова молодым. И она тоже не может повернуть назад колесо своего счастья. Она должна следить за здоровьем собственного мужа и стараться, чтобы он достиг в Гродно влияния, которого у него не было в прежние годы, когда он служил раввином в маленьком местечке. Она должна что-то сделать и со своими сыновьями тоже, чтобы эти бывшие ешиботники не остались на всю жизнь торговцами обувью. С зятем она ничего не может поделать. Ведь Серл именно назло матери хотела мужа-неуча, и она добилась своего.