Кто он? шепотом спросил чиновник. В смысле, кем он себя считает?
Он не считает, он знает. Он последний царь Иерусалимский.
Что?
Он самый.
Скарабей его?
Да.
Где он его взял?
Получил от прежнего царя.
Когда это было?
По-моему, в двенадцатом веке. Он не силен в датах и в формах одежды.
Чиновник улыбнулся и вынул ручку.
Имя?
МакМэл'н'мБо, священник-пекарь.
Постоянное место жительства, господин священник?
Дом героев Крымской войны, Иерусалим.
Национальность?
Крымчанин.
Статус пассажира?
Ветеран войны в отставке.
Настоящее занятие?
Хранитель королевского скарабея, второго класса.
Чиновники заулыбались, но лицо О'Салливана оставалось серьезным. Он с трудом удерживал Хадж Гаруна, который готов был, кажется, в любую секунду шагнуть с пристани.
Повышения не скоро ожидаете?
Лет через десять, наверное.
Чудесно. А теперь подведите старика поближе сюда, чтобы я мог задать ему пару вопросов.
Нет, ближе не стоит, если не хотите заразиться бешенством.
Чиновник рассмеялся.
Имя? Место жительства? Профессия?
Хадж Гарун пробормотал свое имя, а затем три или четыре раза произнес Иерусалим. Не понял. Профессия?
Иерусалим, сказал Хадж Гарун.
Это что, профессия?
Для него да.
Но послушайте, пусть скажет что-нибудь, что он делал в своей жизни. Все что угодно, мне неважно, мне только надо заполнить этот бланк. Ну что ж, тогда скажите им, произнес Джо. Ладно, скажу, ответил Хадж Гарун. Однажды я написал Синайскую Библию. Что?
Синайскую Библию. Я уверен, вы о ней слышали.
Очень мило. Что же такое Синайская Библия, дружище?
Подлинная Библия, прошептал Джо. То есть самая старая из ныне найденных, только сейчас она опять утеряна. Он забыл, где ее спрятал.
Чиновник выругался.
Кто спрятал?
Вот этот араб по имени Аарон. Тот, кто ее написал.
Проваливайте на хрен с пристани, заорал чиновник.
О'Салливан любезно поклонился. Он взялся за тележку, а Хадж Гарун хрипло, со свистом закашлялся. С превеликим усилием толкая тележку с тайным грузом оружия, они выкатили ее с пристани, часть пути они разгонялись, а потом им пришлось бежать, потому что огромный каменный жук сам с шумом помчался в Святую Землю.
* * *На следующий день они еще карабкались вверх по склону к Иерусалиму под грядой облаков. Они шли возле тележки молча, Джо погонял ослика, а Хадж Гарун ковылял сзади. К концу дня Хадж Гарун впервые открыл рот.
Это мой последний путь.
Зачем так мрачно?
Три недели без еды. Я устал.
А как же Синдбад и все его путешествия? Вы же не можете забыть все это и просто так сдаться?
Нет, не могу.
Правда, очень тяжело, но сдаваться нельзя.
Он уронил подбородок на грудь, стукнув шлемом по носу. Света с пасмурного неба было мало, глаза слезились, как обычно, и он едва разбирал дорогу. Несколько часов он вслепую брел по пустыне, натыкаясь на камни и кусты. Он исцарапал и порезал руки, расшиб колено на одной ноге, растянул связки на другой и хромал. Из рваной раны на щеке сочилась кровь.
Их терзал холодный ветер. Джо тяжело шагал, опустив голову. Вдруг послышался громкий треск. Ослик остановился, и Джо пошел посмотреть, что случилось.
Хадж Гарун, вытянувшись, лежал на земле лицом к высокому узкому валуну. Он сослепу налетел на него, пропустив между ног, вернее, пропустил бы, если бы валун не оказался высотой по пояс. Камень вонзился ему в пах, разорвав мускулы и сломав кости. Он потерял равновесие и упал головой вниз, подвернув ногу. На шлеме, спасшем его голову, появилась свежая вмятина.
Джо перевернул его. Одна нога, похоже, была сломана и вся тазовая область залита кровью. Хадж Гарун лежал, не шевелясь, и стонал.
Ну вот, мне конец, иди дальше без меня.
Нога?
Не чувствую, не двигается, ничем не могу пошевелить, все внутренности развалились. Сотни лет я старался, пытался идти вперед, но теперь все кончено, со мной все кончено, я знаю. Я слишком стар и устал, жалкий мешок болезней, все болит, болит, нет, я больше с места не сдвинусь. Да, я знаю, ты хотел мне помочь и помог, но теперь мне уже ничем не поможешь, я дошел до самого края. В конце-то концов, есть же предел, к сожалению, он есть. Так что принимай царство, пресвитер Иоанн, оно твое, возьми скарабея, сейф и часы, они тоже твои. Знаешь, я думал, что ни о чем не буду жалеть в конце, но теперь я знаю: я не из той породы, что Синдбад и все те, о ком я грезил, я их недостоин. Сколько раз пытался и ничего не получалось. Башмачник и тот человек у лестницы, который даже не заметил меня, только они меня выслушали, тут ты прав. Остальные меня только били, всегда били. Они били меня за то, что я глуп, они называют меня дураком, и я знаю, что это так и есть. Старый дурак, который в жизни ничего не сделал, ни одного дела не закончил, совсем ничего.
Перестань сейчас же, сказал Джо. Прекрати немедленно. Город без тебя не может, он выжил только благодаря тебе. Что с ним стало бы, если б ты не защищал его? Кто бы его восстанавливал? Как бы он рос? Что стало бы с пещерами?
Хадж Гарун тихо всхлипнул.
Нет, я хотел бы так думать, но все это неправда. Ты знаешь, мои жены, наверное, были все-таки правы, мне надо было довольствоваться жизнью обычных людей. Я жил в уюте, еды было вволю, я не мерз, но с тех пор я голодаю, мерзну, не сплю, совсем не знаю отдыха, потому что, стоит мне лечь, ужасно болят десны. А ведь меня предупреждали, не стану спорить. Не будь дураком, говорили мне. Как можно пожертвовать всем ради этой безнадежной миссии? Ты хочешь мерзнуть до конца дней? Хочешь голодать? С ума сошел, да?
Скорченное тело Хадж Гаруна было почти безжизненно. Он лежал на каменистой земле, хватая ртом воздух, лицо было липким от крови. Глаза застилали кровь и ржавчина. Ниже пояса расплывалось красное пятно. Сломанная нога, неловко согнутая, отведена в сторону.
Джо стоял на коленях, держа старика за руки, которые пугали его своим холодом. Пульс бился неровно, с затуханием.
Быть не может. Неужели старый воин и вправду умирает?
Неожиданно плеч его коснулось тепло. Он взглянул вверх. Небо расчищалось, яростный ветер гнал облака обратно за горы. Прямо над ними, освещенный солнцем, стоял Иерусалим.
Смотри, крикнул он.
Хадж Гарун пошевелил губами. Глубоко в горле его что-то забулькало.
Бесполезно, я ничего не вижу. Я усталый неудачник, все кончено.
Нет, ты взгляни.
Он приподнял Хадж Гаруна и вытер кровь и ржавчину с его глаз.
Голова старика откинулась, он судорожно вздохнул.
Иерусалим.
Да.
Вон там.
Да.
Хадж Гарун рванулся из его рук. Он упал на колени, потом поставил одну ногу. Обхватил валун, подтянулся вверх, не отрывая взгляда от миража. Потом яростно оттолкнулся от валуна, оступился и чуть не упал, но все-таки продолжал двигаться, шатаясь, кашляя и плюясь, кудахча что-то, спотыкаясь на своих тощих ножках, полуголый, он лез вверх по склону, уже не разбирая дороги, смеясь и оставляя за собой кровавую дорожку, неистово размахивая руками и выкрикивая:
Я иду, погодите, я иду.
Глава 11
Мод
Новая мечта и приют мечтателей.
Самые первые воспоминания настолько мрачны, что их лучше не вспоминать вовсе; сорок лет это вполне удавалось.
Она родилась в конце века на одной из ферм в Пенсильвании, картежник-отец бросил их с матерью и уехал на Запад раньше, чем она успела его запомнить. Мать, помыкавшись несколько лет, в минуту отчаяния выпила парижской зелени, а когда этого оказалось мало, пошла в амбар и повесилась.
Мод, проголодавшись, решила, что пора обедать, стала звать мать, а не дозвавшись, отправилась ее искать; в открытую дверь амбара ей пришлось входить с прыжком, порог был для нее высоковат.