Оно навевает воспоминания, вот почему я люблю тут гулять.
Но как тебе удается с ними справляться? крикнул Джо. С этим безостановочным мельканием запахов времени?
Оставаясь в движении.
Это похоже на то, что я делал в горах на родине. Но графство Корк — это местность, по крайней мере, было ей. А что значит оставаться в движении, когда речь идет о тысячелетиях?
Ну, возьмем, к примеру, римскую осаду, проверещал Хадж Гарун.
Хорошо, давай.
Что ты говоришь?
Я говорю, что там случилось во время римской осады?
А, так вот, римляне много недель обстреливали нас из катапульт, везде падали чудовищных размеров камни. Большинство укрылось в подвалах, и многие погибали, когда на них сверху обрушивались дома. А я нет. Я выжил.
Как?
Оставаясь на открытой местности. Я бегал трусцой по улицам. В движущуюся мишень попасть всегда труднее, чем в неподвижную.
Ты прав, подумал Джо, и вот ответ на все вопросы, вот в этой картине. Хадж Гарун, бегущий по Иерусалиму, по вечному городу. Исусе, да, Хадж Гарун — это движущаяся мишень Римской империи и множества других когда-либо существовавших империй. Развевающийся хитон, длинные и тонкие ножки полируют босыми пятками булыжник мостовой, круг за кругом три тысячи лет бегал он от осадных машин армий захватчиков. Круг за кругом, бросая вызов горам оружия, карабкающимся на холм, чтобы его сокрушить. Упрямо бродя по улочкам, протирая булыжную мостовую, пыхтя и хрипя на бегу через тысячелетия, Хадж Гарун, призрачный бегун Священного города, всегда умудрявшийся выжить и уцелеть.
Старик взволнованно схватил Джо за руку. Счастливо смеясь, он крикнул ему в ухо:
Видишь вон ту башню?
Да, крикнул Джо, у нее такой призывный вид, и я готов. В каком мы столетии?
Глава 17
Босфор
На один жизненно необходимый ему час.
В 1933 году Стерн очутился близ Босфора, он шел вдоль берега, и краски тусклого октябрьского неба напомнили ему о другом таком же дне в этих краях, когда высокий худой человек вошел в заброшенную оливковую рощу, торжественно снял свои изысканные одежды, скомкал, выбросил их в набегающие черные волны и, выйдя из темной рощи босым хакимом в лохмотьях, направился на юг, к Святой Земле, а может быть, дальше.
Полвека минуло, на месте оливковой рощи теперь находилась больница для неизлечимо больных, куда он пришел проведать в последний раз старого друга Сиви, вернее, скорее тело, когда-то принадлежавшее Сиви, а теперь прикованное к кровати и неподвижное, слепо уставившееся в потолок, тяжкая обуза, наконец покинутая духом.
Стерн пошел дальше. У парапета он увидел женщину, бедно одетую иностранку, устремившую неподвижный взгляд на воду, и вдруг понял, о чем она думает. Он подошел и встал рядом.
Мне кажется, лучше подождать до вечера. Тогда поднимется ветер, и никто не увидит.
Она не шелохнулась.
Я выгляжу настолько несчастной?
Нет, солгал он. Но помните, есть другие средства. Выходы из ситуации.
Я пробовала. У меня просто нет больше сил.
Что случилось?
Один человек сошел с ума, сегодня, когда начался дождь.
Кто он был?
Мужчина. Его звали Сиви.
Закрыв глаза, Стерн вновь увидел дым и пламя в саду в тот вечер в Смирне одиннадцать лет назад, который привел его, а теперь и эту женщину, на босфорскую набережную. Он с силой сдавил железные прутья ограды и постарался, чтобы голос прозвучал так же невозмутимо.
Ну, раз уж вы приняли решение, вам надо беспокоиться только об одном: чтобы у вас не вышло осечки. Вашим друзьям такое придется не по душе по двум причинам.
Он говорил таким обыденным тоном, что она впервые оторвала взгляд от воды и посмотрела на него. Большой нескладный сутулый мужчина, национальность на взгляд определить трудно. Вероятно, она в тот момент не разглядела усталости в его глазах, только бесформенные очертания фигуры под дождем рядом.
Только две? спросила она горько.
Видимо, да, но их достаточно. Первая связана с чувством вины, которое вы заставите их испытать. Может, они еще что-то должны были сделать? Конечно, они обидятся на вас за то, что вы будете напоминать им об этом самим фактом, что они-то остались в живых. А еще вы напомните им, что они тратят жизнь попусту, и это их тоже возмутит. Глядя на вас потом, они не смогут избавиться от неприятного чувства, что вы не приемлете морального разложения больше, чем они. Они даже не будут отдавать себе в этом отчет, но вы это почувствуете, едва они сядут рядом. Им всегда есть что сказать с самым серьезным лицом. Думаете, это затем, чтобы позвать вас, вернуть к жизни? Нет. Они хотят поговорить с вами о вашей трусости. Это слишком легко. Вот обычно их первые слова.
Но это на самом деле легко, прошептала она.
Конечно. Когда решишься по-настоящему, это всегда легко. Просто встаешь и уходишь. Но большинство людей на такое не способны; они потому и говорят о вашей трусости, что пытаются забыть о своей собственной. Им от этого не по себе. Им из-за вас не по себе.
Она зло рассмеялась.
И это все, что они говорят?
Ну, в зависимости от того, кем они вам приходятся. Мать, озабоченная тем, как она воспитала своих детей, готова будет упрекнуть вас за то, что вы не обставили все как несчастный случай. В конце концов, представьте себе чувства своей матери.
Очень трогательно.
Да. А бизнесмен, скорее всего, укажет вам, что вы не привели в порядок дела. Иными словами, когда совершаешь самоубийство, ты должен думать обо всех, кроме себя самого. Вы всего лишь расстаетесь с жизнью. А каково окружающим?
Кошмар, какой эгоизм.
Да. Но есть еще несколько человек, которые никогда не напомнят вам об этом и станут вести себя так, словно ничего не произошло. Надо сказать, что это один из способов выяснить, кому вы действительно дороги, правда, опасный.
Похоже, вы по этой части специалист.
Да нет, один-два случая, и все. Но вы не хотите узнать о второй причине, почему недопустима неудачная попытка? Потому что иначе вам предстоит узнать, что жизнь, даже великая, не больше чем память. Мне думается, что этим на самом деле объясняется то, что сделал Христос после воскресения.
Христос?
Мы же знаем, что он провел сорок дней на Масличной горе с друзьями, а потом исчез. За эти сорок дней он, должно быть, понял, что не может продолжать свое дело с теми же самыми людьми. Все кончилось. Им нужны были лишь воспоминания о нем, которые они сохранили, но не он сам. За те три года, что он проповедовал, он уже успел сильно перемениться и, конечно, продолжал меняться, как все. Но друзьям это было не нужно.
И что же он сделал?
Стерн потер лоб.
Есть две теории, оптимистическая и пессимистическая. Печальная теория относится к Иерусалиму. Вы там бывали?
Да.
Тогда, наверное, вы видели крипту святой Елены в Храме Гроба Господня?
Стоп, я знаю, что вы собираетесь сказать. Про человека, который ходит туда-сюда по верхней площадке лестницы. Смотрит в землю и бормочет себе что-то под нос, и так две тысячи лет подряд.
Хотите сказать, что уже слышали мою теорию?
Нет, но я однажды видела этого человека, а кто-то мне о нем рассказывал.
Так вот, по моей пессимистической теории этот человек и есть Христос. Случилось так, что после сорока дней, проведенных с друзьями, он уже собрался отправиться на небеса, но сначала решил взглянуть на место распятия, на ту гору, где произошло самое значительное событие в его жизни. Он так и сделал, и увиденное так его потрясло, что уйти он уже не смог. С той поры так и ходит там, меря шагами площадку и разговаривая сам с собой о том, что он увидел.
Что же он увидел?
Ничего. Совсем ничего. Три креста убрали, и на вершине стало совсем пусто. Так, словно там ничего не произошло.
Она покачала головой.
Да, мрачновато. А оптимистический вариант?
В хорошем настроении я склонен верить, что он все-таки ушел оттуда. Он увидел то, что увидел, но потом все-таки решил сделать еще что-нибудь. Тогда он постриг или подвязал волосы, сбрил бороду или отпустил ее подлиннее, потолстел, научился говорить прямо, как все нормальные люди, и потом изучил какое-нибудь ремесло, чтобы прокормиться.