Все это закончилось слишком быстро. Синан вернулся с очередного задания и по лихорадочной веселости жены сразу понял, что дома что-то неладно. Терпеливыми расспросами удалось выяснить, что Дияра уже некоторое время неважно себя чувствовала, и в его отсутствие решилась сходить к врачу. Приговор медиков был лаконичен: рак, последняя стадия, сделать ничего нельзя, остался месяц, не больше.
Эта новость совершенно перевернула Синана, внесла хаос в мир, бывший до сих пор простым и понятным. Ему, привыкшему всегда полагаться на свою силу, выносливость и здравый рассудок, невыносимо было признать, что не все на свете ему подвластно. Что не с каждой бедой можно справиться, принимая верные решения и прикладывая все силы, чтобы их осуществить. Он был в панике от собственного бессилия, все рушилось, разваливалось на глазах, а Синан не в силах был ничем этому помешать.
Подспудно грызло чувство вины. Ведь он не хотел быть связанным, не хотел никого любить. Считал, что уже не сможет быть таким несгибаемым и эффективным солдатом, если позволит себе такую слабость. Что, если это он виноват в том, что Диляра заболела? Если Вселенная ответила на его невысказанное тайное желание?
Синан до сих пор не понимал, как выжил тогда. Не спился, не наложил на себя руки. Должно быть, Диляра, всегда бывшая его ангелом хранителем, спасла его и сейчас.
– Не нужно становиться при мне сиделкой, – тихо, но твердо выговаривала она ему. – Отправляйся на работу, делай свое дело.
– Я не смогу, – мотал головой он.
– Сможешь, – уверенно улыбалась она. – Я влюбилась в самого крутого парня в районе, а не в какого-то хнычущего слабака, который не может оторваться от юбки жены.
– Еще не поздно, ты можешь успеть со мной развестись, – фыркал он.
– Этим и займусь. Давай-давай, не отсвечивай тут, отправляйся работать. А я пока созвонюсь со своим адвокатом.
Наверное, только эти шутливые перепалки и помогли ему тогда сохранить рассудок.
День, когда она умерла, остался в памяти сплошным кошмаром. Прикрытое простыней тело на больничной койке – какое-то маленькое, иссохшее, совсем не похожее на гибкое, упругое тело его жены. Барклай, с испуганными глазами жмущийся в угол палаты. Какая-то ненужная суета. И ощущение, что все это зря. Что жизнь закончилась: раз нет больше Диляры, то и его больше нет.
Но оказалось, что самое страшное – это то, что даже самое большое горе можно пережить. Нужно пережить. Потому что ты не один. Потому что у тебя остался сын, потерявший мать, и нельзя, чтобы он потерял еще и отца. Первое время Синан силой заставлял себя вставать по утрам, готовить сыну завтрак, провожать его в школу – выполнять обычный ритуал, который теперь давался ему так тяжело, будто он двигался в гору с мешком камней на спине. Но постепенно жизнь вернулась в свою колею, он снова погрузился в работу, стал временами улыбаться, даже смеяться. А боль от потери жены не то чтобы притупилась, но стала привычной. Он сроднился с ней и постепенно начал считать неотъемлемой частью своей природы.
Отношения с сыном Синан старался выстраивать ровные, любящие. Чтобы мальчик всегда знал, что у него есть крепкий тыл, поддержка, чтобы мог обратиться к нему с любой проблемой. Он честно пытался вникать в детские проблемы и разговаривать по душам, но все чаще понимал, что ему чего-то не хватает. Может быть, душевности, сердечности Диляры, ее легкости и тепла, ее юмора. По воспоминаниям, ей порой достаточно было обнять сына, прижать к груди, пошептаться с ним о чем-то, и вот слезы на мальчишеских глазах уже высыхали, задачки в тетради решались, отношения с друзьями налаживались. Синан так не умел.
– Расскажи, как дела в школе? – спрашивал он сына за ужином.
– Нормально, – буркал мальчишка.
Синан хмурился, не отставал:
– А с друзьями как? Чем сейчас увлекаетесь?
– Нормально. Ничем, – следовал ответ.
Синан взрывался:
– Тебе что, не о чем с отцом поговорить?
– А о чем нам разговаривать? – дерзил Барклай.
– Ты как себя ведешь, щенок? Я в твои годы…
Оканчивалось все тем, что пацан срывался из-за стола и, хлопнув дверью, исчезал в своей комнате. А Синан потом до полуночи бродил по дому, курил и ругал себя последними словами за то, что не может найти общий язык с единственным сыном.
Сегодня мальчишка сидел на стуле возле его кровати и скучающим взглядом смотрел в сторону.
– Как дела? – помолчав, спросил его Синан.
Тот дернул плечами и, как всегда, ответил:
– Нормально.
Синан просто ненавидел это слово. Барклай поерзал на стуле и наконец выдал: