– Ты говорила с кем-то, не спросив меня? – ахнула я. – Показывала мои фотографии?
Дженнифер вздрогнула, испугавшись моей реакции.
– Я не хотела тебе говорить, пока не узнаю, сможет ли он помочь. Не хотела зря обнадеживать. Но он сказал, что можно попробовать, Элла. Ты не всегда будешь выглядеть так же плохо, как сейчас.
С меня хватит. Я больше ни секунды не хочу продолжать этот разговор.
– Не могу поверить, что ты это сделала.
– Я всего лишь хотела помочь.
– Говоря, что я уродлива до ужаса и мне нужна пластическая операция?
Анастасия чуть не поперхнулась от смеха и пробормотала:
– На правду не обижаются.
– Анастасия! – испуганно вскрикнула Дженнифер. – Не смей никогда говорить такие вещи.
Гневно посмотрев на дочь, она с отчаянием обратилась ко мне:
– Это несправедливо, Элла. Ты же знаешь, я имела в виду совсем другое. Я просто хочу тебе помочь выглядеть лучше, и если мы можем что-то сделать…
– Спасибо, я перенесла достаточно операций.
Дженнифер прикрыла глаза и потерла висок. Мне стало неловко. Она вела себя крайне бестактно, но тем не менее действительно пыталась помочь. День сегодня выдался на редкость ужасным, и я не хотела с ней ссориться. Я встала со стула и взяла пакеты, которые она принесла.
– Я спрошу у врачей, можно ли мне этим пользоваться, хорошо? Нужно, чтобы они разрешили.
Дженнифер тоже немного успокоилась и кивнула. Когда я уходила, она тихонько сказала мне вслед:
– Я правда просто хотела помочь, Элла.
Ох! Теперь, ко всему прочему, я еще и чувствовала себя виноватой. Я остановилась и повернулась к ней лицом.
– Знаю. Прости. Сегодня просто не очень удачный день, и мне нужно отдохнуть. Пойду полежу немного в ванне.
– Попробуй добавить в воду немного лавандового масла. Там есть, в пакете. Оно очень успокаивает.
Я сидела в ванне, пока вода не остыла, и наконец смогла хорошенько проплакаться. Оказавшись наконец наедине с собой, я тут же разревелась, но вовсе не из-за взглядов других ребят и не потому, что меня считали изгоем, а скорее от осознания того, что это – моя новая жизнь. Ана права: ничто теперь не исправит мою хромоту и не разгладит шрамы. И сегодняшний кошмар будет повторяться снова и снова.
Папа постучал в дверь и заглянул в комнату, когда я отозвалась.
– Элла. Через пятнадцать минут мы идем ужинать. Ты можешь собраться…
Видимо, по моим глазам все еще было видно, что я плакала: отец побледнел и подошел к изголовью кровати.
– С тобой все в порядке, милая?
Мне не очень хотелось обсуждать с ним, как прошел день, поэтому я лишь пожала плечами.
– Да. Но если честно, я немного не в настроении и не хочу ужинать.
– Как скажешь, Элла, – согласилась Дженнифер, входя в комнату. – Если нужно, ты можешь остаться дома.
Отец несколько раз перевел взгляд с жены на меня и нахмурился.
– Нет, не можешь, – заявил он. – Если ты будешь сидеть тут одна, лучше точно не станет. Ты должна пойти с нами.
Прежде чем я успела что-либо ответить, Дженнифер мягко взяла его за руку и сказала:
– Возможно, ей лучше остаться. В школе все прошло не очень хорошо. У девочек был сложный день, и они сейчас все немного на взводе.
Отец посмотрел на меня с таким изумлением, как будто услышал самую удивительную новость в своей жизни.
– Все действительно так плохо?
Я злобно посмотрела на него:
– А ты как думал? – и потянулась за салфеткой, а Дженнифер в это время наклонилась к отцу и прошептала:
– Если верить Анастасии и Джульетте, это просто катастрофа. Рич, может нам стоит разрешить ей остаться дома и окончить школу дистанционно?
– Да уж, будьте добры, – взмолилась Анастасия, войдя в комнату следом за Джульеттой, как будто я решила созвать тут семейный совет.
Джульетта закивала в знак солидарности.
– Я думаю, так будет лучше для всех.
Отец внимательно оглядел нас и внезапно взорвался:
– Нет!
– Но Рич…
– Нет, Дженнифер. Ты знаешь, почему мы не можем. Теперь это – ее жизнь. Ей нужно привыкнуть.
Внутри у меня все сжалось. Я не ожидала от него особой чуткости, но он не проявил ни капли сочувствия. Даже не пытался понять, как трудно мне было сегодня, и хотя бы немного утешить.
– Ты же слышала, что сказал врач. Ей нужно научиться общаться с людьми. Нельзя замыкаться в себе, станет только хуже.
– Но у нее никогда больше не будет друзей, – возразила Дженнифер. – Это травмирует ее на всю жизнь.
Вспомнив, что я и так уже травмирована на всю жизнь, она поморщилась:
– Я имею в виду, в эмоциональном плане.
Какая потрясающая вера в меня! Дженнифер, как и ее дочери, считала меня уродиной. Я такая страшная, что не обойтись без пластической операции, а еще у меня никогда не будет друзей. Не могу сказать, что все эти мысли не волновали меня, но как человек, исполняющий роль моего родителя, она могла хотя бы сделать вид, что считает иначе. Нам всем не помешало бы немного оптимизма.