— Извини, Марта, это не я придумал.
Она тут же прошептала с печальной улыбкой:
— Я знаю. Ты мне понравился. Мне было жаль, когда кто-то отобрал твой ужин. — Не владея собой, она начала всхлипывать. — Я никогда ничего не увижу! Никто не будет меня бояться!
Лицо ее уткну лось в плечо Орсино. Он машинально погладил ее спутанные волосы и бросил смотрящему на них, усмехающемуся копьеносцу:
— Эй, вам не кажется, что это зашло слишком далеко? Вы еще не добились, чего хотели?
Главный из них сплюнул и залез в джип.
— Пожалуй, — проговорил он. — Ступай!
Он вытолкнул ее с сиденья и дал ей пинок в направлении деревенских лачуг.
Чарлза уколом копья в мягкое место заставили тоже вылезть из джипа. Он позволил отвести себя назад в кузницу и затолкнуть в нору.
— Я думал о том, что ты проронил как-то однажды, — протянул Кеннеди, водя напильником по острию копья, — когда я сказал, что для того, чтобы изменить в прошлом одну деталь, ты должен изменить их все, а ты тогда ответил «может быть», и до меня дошло, что я имел в виду…
— Кеннеди, — проговорил Чарлз, — заткнись, наконец! Мне надо подумать.
— В каком смысле? Ты полагаешь, что ты разумное животное, и, следовательно, думаешь, что твое существование, в отличие от сущности, является…
— Заткнись! Или я разобью камнем твою башку! — завопил Чарлз, совершенно готовый осуществить свою угрозу. Кеннеди обиженно сгорбился над своей наковальней, а Чарли сел, положив голову на руки.
«Я вслушивалась в тебя…»
Постоянные попытки Правительства уничтожить аборигенов. Попытки, не увенчавшиеся успехом.
«Я никогда ничего не увижу!»
Способ, которым молодая колдунья уничтожила свою соперницу, — но это только предположение. Но… «Я вслушива- \ лось в тебя. Почему ты лжешь своим братьям?»
Чарлз от злости стукнул кулаком по песчаному полу. Он сходил с ума, как Кеннеди. Неужели эта молодая колдунья и Марта обладают наследственной телепатической способностью — умением читать мысли? Он сам себя передразнил: «Вот в чем самый общий вопрос!»
«Нервные девочки-подростки в деревенских домишках, освещенных керосиновой лампой. — подумал он. — Разные страшные вещи по ночам — бах, трах, у-у-у. Причем не в городских квартирах с электрическим освещением. Рядом никого из взрослых. Возьми девушку с увеличенной щитовидкой, изолируй ее от общества и электричества, воздействуй на нее так, чтобы она чувствовала себя одинокой, чтобы ее напряжение все росло — и, вполне естественно, произойдет взрыв. Из-под кровати вытаскивается ночной горшок и опускается на голову отчима-тирана. С грохотом падает большой портрет покойною дедушки. Понятно, что гвоздь истончился и сломался — но кто его истончил?»
Нервная девушка-подросток, говорящая намеками, видящая сквозь карты и закрытые книги, громко вскрикиваю щая, когда в пятидесяти милях от нее ее мать или сестра погибает в железнодорожной катастрофе, когда в сотне миль от нее свирепствует рак, когда на другом краю света падают бомбы…
Иногда их считали святыми — как Терезу из Лизье. Иногда их сжигали на кострах, как ведьм. Иногда их сжигали, и только потом возводили в ранг святых — как Жанну д'Арк с ее видениями и потусторонними голосами.
Окровавленный кусок оленины влетел через одно из окошек и шлепнулся на песок.
«Мне было жаль, когда кто-то отобрал у вас ужин».
Это случилось три дня назад. Он дремал, пока Кеннеди жарил на огне мясо. Когда он проснулся, Кеннеди уже жадно все его проглотил и теперь что-то шептал с благоговейным ужасом. Чарлз ничего не предпринял и никому ничего не сказал; тот не отвечал за свои поступки. Он ничего никому не говорил, и вот теперь этот ребенок все знал.
Дни его были сочтены — скоро в джипе не останется горючего, а в пулемете — патронов, или у них сломается какая-нибудь незаменимая деталь. После этого, следуя четкой логике этой ведьмы, он станет уже ненужным.
Именно тут и был ключ ко всему.
Он встал и сбросил руку Кеннеди с оленины.
— Это грех, — сказал Чарлз, и острым наконечником копья разделил мясо поровну.
— Грех, — проговорил уныло Кеннеди. — Грех — ничто. Я — ничто… — Молча они изжарили на огне каждый свой кусок мяса.
Была безлунная ночь, и на усыпанном звездами небе ярко светилась большая планета, как ему казалось, Юпитер. Кеннеди, что-то бормоча во сне, спал в своем углу. Огонь в очаге Погас В темноте это должно было удастся. Копьеносцы никак не смогут сжечь дотла это место. Деревня давно уснула, костры погасли, на входы в хижины накинуты шкуры. Из вагона донеслось мычание какой-то искалеченной коровы, и ссе затихло.
Чарлз начал самую трудную в своей жизни работу. Он начал без устали думать, напрягая все силы, о Марте, этой маленькой девочке. На ум ему приходило:
запах жареного лука — здесь у них лука не было;
соль;
интересно, как дела на 101-м участке; парень, что хотел жениться на 100 долларов; Ли Фалькаро, черт бы ее побрал;
все это глупости, это не сработает; бедный старый Кеннеди;
я умру с голода прежде, чем мне удастся отведать этой великолепной оленины;
сын Ван Деллена — интересно, мог бы я его спасти?
Рейнер прав, мы должны очистить Правительство от скверны и попытаться цивилизовать этот народ;
что-то не в порядке с моей головой — мне не удается сконцентрировать свое внимание;
эта ужасная третья игра в финале и мои фотографии по всему городу;
будет ли смеяться надо всем этим дядюшка Фрэнк?
Это было безнадежно. Он сел, выпрямив спину; глаза его напряженно всматривались в темноту, пытаясь вызвать в уме девочку, но это было невозможно. Ее беспорядочные образы проскальзывали в его мозгу и сразу же исчезали. Все равно это было сплошным идиотством!..
Он отбросил свои попытки, вытянулся и улегся на песчаный пол, горько размышляя.
«К чему пытаться? через несколько дней или недель ты уже будешь мертвым; можешь прощаться с эти миром. Там, в Синдике, сытом, счастливом Синдике, знают ли они, как им там хорошо? Ему хотелось сказать им, чтобы они ценили свою хорошую жизнь. Но дядюшка Фрэнк сказал бы, что цепляться за нее не приведет ни к чему хорошему — это вопрос напряжения и расслабления. Когда вы выбираете стиль жизни и пытаетесь его сохранить без изменений навсегда, то скоро вы обнаруживаете, что уже его потеряли. Маленькой Марте этого не понять. Магия, ритуалы, божественная сила, страх перед металлом, страх перед тем, что заключено под капотом джипа — конечно, что-то проклятое, — что происходит в таком мозгу? Может ли она перемещать предметы наподобие полтергейста? Они этого ни разу не видели; может, это связано с электрическим полем или даже с металлом. А может, все они врут? Эта девчонка гораздо больше похожа на обманщицу, она скорее могла выдумать это явление, чем его воспроизвести. Хотя маленькая Марта свое отчаяние явно не выдумывала. А та молодая колдунья — ее сестра, как будто — явно не выдумала свое ледяное спокойствие и власть. Марте было бы лучше держаться от нее подальше…»
— Чарлз, — раздался чей-то шепот.
Он глухо пробормотал: — О боже! Она меня услышала! — и подполз к забору. Сквозь дыры в бревнах на фоне звезд виднелся ее силуэт.
Она прошептала:
— Я думала, что я никогда уже ничего не увижу и не услышу, но я сидела и вдруг почувствовала, как ты меня зовешь. Ты говорил, что хотел помочь мне, если и я помогу тебе, поэтому я пришла, как только смогла выйти, никого не разбудив. Ты действительно ведь меня звал?
— Да, Марта, звал. Ты хочешь выбраться отсюда? Уйти со мной?
— Конечно! Она собирается забрать у меня божественную силу и выдать меня замуж за Динни, от него страшно воняет, как от козла. Он косой на один глаз, и еще она убила всех наших маленьких детей. Ты только скажи, что делать, и я сделаю. — В голосе ее звучала решимость.