Турецкий давал указания.
— Семен Семенович, вызывай из местного ОВД подкрепление с транспортом, оружие погрузить и — в Москву. Чего не знаем, пока не трогайте, вдруг это какая-нибудь атомная бомба. Теперь тут всего можно ожидать... Давайте закрывайте все оставшееся и опечатывайте... Всех лишних — долой, поставить охрану.
Никольский сидел в кабинете на полукруглом любимом своем диване. За его спиной разноцветными елочными огнями сверкал открытый бар. Из бутылки «Абсолюта» он налил полный бокал смородиновой водки и стал пить мелкими судорожными глотками.
Арсеньич с убитым видом бродил по кабинету, смотрел на дрожащие пальцы Жени.
Все рухнуло — вмиг и до основания. Все! Ничего не осталось: ни мечты, ни смешных придуманных законов, ни беззаботного веселья, ни жаркого запаха душноватой сосновой хвои. В кабинете пахло лишь пороховым дымом.
— Арсеньич, сядь, пожалуйста, рядом... — хрипло сказал Никольский.
Кашин подошел, боком присел на диван.
— Давай, дружок, в последний раз, как... сто лет назад, как было когда-то... Каждый себе наливает сам. В свой стакан. И свою судьбу...
Арсеньич достал бутылку «Бифитера», привычно механически смешал джин с тоникам, кинул дольку лимона и кусочек льда, покачал свой бокал в пальцах.
— Прости меня, — Никольский легонько коснулся его бокала своим. — Я все сам разрушил... Все поломал своими руками.
— Не надо, Жень, — поморщился Арсеньич.
— Второй тюрьмы не выдержу. И думаю, не дотяну до нее... Выполни мою последнюю просьбу. Сделаешь? Ты помнишь, о чем я.
— Может быть, не надо, Женя? — Арсеньич не возражал, не сопротивлялся, он просто еще не мог себе представить, что сказанное ими когда-то вдруг станет жестокой, трагической реальностью.
— Надо. Поэтому прошу... Боже, как я виноват перед тобой, перед Таней! Ты ей скажи правду. Потом.
— Не знаю, хватит ли сил...
— Постарайся. Это моя последняя воля... — Никольский вдруг отшвырнул пустой бокал и вцепился в голову длинными, сильными пальцами. — Зачем! Зачем все это?!
Ирину привел в чувство Сережа Селихов, успешно выполнявший, если нужно, и роль врача. Увидев его, она испуганно округлила глаза, но он улыбнулся ей, подмигнул и таинственно приложил палец к губам.
— В последнем я не виноват, — шепнул ей почти беззвучно. — Но он бы все равно тебя не украл. Я же обещал, что ни один волос не упадет... Разве что вымокла, но с кем не случается! Ничего, потерпи, краше будешь... Ты меня не видела, помни.
И он исчез так же быстро, как незаметно появился с ее кофтой, сумочкой и нотами в руках.
Турецкий подошел к Никольскому, молча посмотрел на него. Евгений Николаевич тяжко поднялся, отбросил ботинком разбитый бокал, взглянул на Арсеньича и сказал:
— Я вас понял. Пора ехать.
— Да, — кивнул Турецкий. — Вы можете взять с собой то, что вам будет необходимо. Потому что я вынужден взять вас под стражу. Сколько вам понадобится времени?
— Ни минуты, — ответил Никольский. — Я готов. Исполняйте что положено...— И вытянул к нему сдвинутые руки.
Подошли Семен Семенович с Грязновым.
Золотые руки, — вздохнул Моисеев.
— Да, — подтвердил Слава и застегнул на них наручники.
Все вышли из дома. Во дворе, развернувшись к воротам, стояли наготове машины. Прибыл и местный «автозак»-«уазик» с решетками на окнах. Семен Семенович со следователем районной прокуратуры стали закрывать и опечатывать двери. Это был очень тяжелый и для Никольского, и для Арсеньича, и, вероятно, для всех остальных живших в доме и охранявших его процесс. И он был длительным и безумно унизительным.
Лицо Арсеньича вдруг перекосила короткая судорога. Никто этого не заметил, кроме Никольского.
— Арсеньич, — сказал он негромко, — сядь и немедленно успокойся.
Но тот только кивнул, продолжая стоять, облокотившись на капот «Волги» Никольского.
— Я прошу тебя!
Никольский знал, что эти судороги у Арсеньича предвещают сильнейшие припадки. Уже давно их не было, казалось, вылечился контуженный в Афгане майор, и вот опять. Никольский подошел к нему, положил на плечо скованные руки и прижал голову Арсеньича к своей груди.
— Успокойся, ты моя последняя надежда...
...Из окна служебки Сережа Селихов увидел, как прощаются Никольский с Арсеньичем. Тяжело вздохнув, он быстро открыл дверь в соседнее помещение, снял трубку телефонного аппарата и набрал номер.