– Что ж, они меня надули, – заметил он философски. – Эти говнюки дали мне одиннадцать лет, а ведь обещали – максимум два года, если признаю вину. Вот ублюдки! Честное слово для них – пустой звук!
– Похоже, что Атланта пошла вам на пользу.
Он пожал плечами, улыбнувшись еще шире:
– Это все теннис. Упражнения и солнце. Вот и порядок. Было бы отлично, если в здесь еще были и бабы, да ведь, черт побери, невозможно все иметь. Знакомы с Расти Руденски?
– Нет.
– Хоть и малыш, но «медвежатник» каких мало. Кое-что сделал для меня несколько лет тому назад. А теперь вот стал одним из моих сокамерников. Со мной там еще семеро парней – это на тот случай, если тебе вдруг покажется, что тут долбаный отель «Ритц». Но Расти – парень что надо. Он знает всё ходы и выходы, устраивает все так, что доверенный кореш из тех, что водит запасной грузовик, доставляет для меня бабки. На них и покупаю у охраны привилегии. Это помогает мне защищаться. Знаете, есть много маленьких «шишек», которым хочется подстрелить большую «шишку». Так что я нанял здесь телохранителей из заключенных, как в старые времена, когда оплачивал Фрэнки Рио.
По его лицу прошла тень, и улыбка исчезла, наверное, фраза «старые времена» всколыхнула в нем воспоминания о жизни на воле.
– В общем, со мной полный порядок, Геллер, – уточнил он, будто стараясь убедить в этом и самого себя. – Они меня поставили на работу на обувную фабрику чинить ботинки, можете себе это представить? Восемь часов в день за семь баксов в месяц. Черт их побери, и это меня, у которого по миллиону баксов в полдюжине банков!
Я молчал, все еще не понимая, что я тут делаю, но... хозяин – барин. Тысчонка-то ведь от него, собственно говоря.
– Мне именно сейчас надо бы быть во Флориде, – задумчиво поглядел он вверх, будто Флорида была на небесах. – У меня на Палм-Айленде жена с сыном. Я просто обожаю этого мальчишку. И не исключено, что он, черт побери, станет президентом! Если бы я мог сейчас быть с ним и его мамочкой во Флориде, я был бы счастливейшим человеком на свете. Господи, как я люблю лежать под пальмами!
Будь я проклят, если не почувствовал, что мне его немного жаль, но тут он ткнул прямо в меня, как двумя стволами, пальцем и сигарой во рту, и его серые глазки-бусинки в темных полукружьях впились в меня, будто я обязан что-то для него сделать.
– И вот твой кореш Несс и другие легавые ублюдки поймали, меня на бухгалтерских отчетах. Проклятых налоговых прегрешениях! И вот я здесь, а те, что остались на свободе, растаскивают по частям то, что я с таким трудом построил!
В глазах-бусинках блеснуло что-то пугающее, круглая голова чем-то напоминала череп с глазами.
– Они все просрут, Геллер. Они изгадят все, что я сделал, что... создал. Если я не смогу их остановить... В его голосе появились нотки чуть ли не фанатизма. Я осмелился спросить:
– Кого, мистер Капоне?
– Зови-ка меня просто Аль, идет? Как тебя зовут? Нейт? Нейт, Нейт, Фрэнк на самом деле хороший мальчик. Он – это сама семья. Но у него нет того, что нужно, чтобы занять мое кресло.
Нитти. Он имеет в виду Нитти...
– Погоди, я знаю все, через что ты прошел. Знаю, что тебя втянули во все это болваны Сермэка. Могу тебе сказать точно, что против тебя Фрэнк ничего не предпримет. Ты благородно поступил, что ушел из этой сраной полиции. Стая падальщиков! Ненавижу их, проклятых, так же, как и политиков – говенные, двуличные вороны. Думал, Сермэк не таков, а он, как и все остальные. Всего-навсего еще один политик, тратящий половину своего времени на то, чтобы скрыть от общественности, какой он ворюга.
– Мистер Капоне...
– Аль.
– Аль, а зачем здесь я?
– Мне нужен кто-нибудь, кому я могу довериться. Ты уже доказал, что в тебе есть благородство, я не забуду того раза, когда ты мне помог. Хотя ты, судя по всему, не понимаешь, о чем я говорю. Я не могу довериться ни одному из моих парней, поэтому и собираюсь провернуть все... со стороны. И своих братьев не хочу вмешивать, раз могу устроить все сам. Потому что не хочу идти против Фрэнка, лоб в лоб, потому что, черт побери, он-то там, а я вот – здесь. И как же мне бороться, пропади он пропадом, когда между нами решетка.
– Я не понимаю.
– Пойми только одно: я собираюсь выбраться из этой клетки еще до конца года. В своем кресле буду сидеть я, а не Фрэнк. Но на это потребуется время. Я раскошелился на пару сотен баксов и передал часть этих бабок одной большой «шишке» в Вашингтоне, которая сможет открыть эти ворота пошире при помощи самих федеральных властей. И я взял пятерых лучших адвокатов в стране хлопотать, чтобы я был чист для освобождения под залог. Но на это нужно время, а сейчас мне не хочется, чтобы Фрэнк и остальные задницы спустили мою империю в говенную яму.
– А почему вы думаете, что они это сделают?
Он печально тряхнул головой, затянувшись сигарой.
– Я думал, что Фрэнк поумней... Не придуриваюсь – действительно думал. Думал, он на моих ошибках научится, считал, что он усвоил мои уроки... Нельзя перегибать палку. Одну-единственную ошибку я сделал. Но понял это слишком поздно... Иначе бы я тут не сидел. Слишком много трупов попало на первую страницу. В день святого Валентина публике хочется засахаренных фруктов, а не кровавых заголовков.
Я промолчал.
– Я всегда пытался играть миротворца, всю дорогу только этим и занимался. Вот в прошлом году, примерно в это же время, когда я еще торчал в тюрьме графства Кук, повидаться со мной пришли этот бешеный Голландец Шульц и Чарли Луччано – они старые враги, всегда на ножах. Изначально вина была Шульца – лез на территорию Чарли. Шульц ублюдок даже не стал меня слушать, а я, находясь черт его знает где, так и не довел дело до конца. Но, главное, – все-таки я пытался быть миротворцем. Да только как можно заключить мировую с Голландцем Шульцем? Если бы я был на воле, я бы ему давно пушку приставил к пузу.
Сигара Капоне погасла. Он снова ее раскурил, а я сидел и терпеливо ждал объяснений.
– Когда я услыхал, что Фрэнк планирует, я ему послал совет: не делай этого, Фрэнк – будет взрыв... Ты можешь найти выход получше... И знаешь, что он сказал – как передал адвокат? Он ответил: «Ты за решеткой, Аль, а я на воле. И я верю в себя».
На его лице была написана великая скорбь, и более того – полная сокрушенность.
Потом он доверительно улыбнулся.
– Знаешь, что планирует Фрэнк? – спросил он невинно.
– Нет.
– Ну, соображай.
– Я.... Я не знаю.
– Давай, давай. Подумай.
– Войну кланов. На днях он хлопнул Ньюбери.
Капоне усмехнулся, проговорив:
– И вовремя! Эта задница прыгала из стороны в сторону всякий раз, как на его дорожке дул ветер. Он свое должен был получить четырнадцатого февраля двадцать девятого года. Поверь, можно, конечно, убивать кого-нибудь время от времени, но нельзя делать этого постоянно. Есть ведь и неприкосновенные личности.
– Кого вы имеете в виду?
– Кто-нибудь вроде мэра большого города.
– Что?!
– Сермэк. Фрэнк собирается прикончить Сермэка.
Он откинулся назад, пыхнул сигарой и улыбнулся мне – без сомнения наслаждаясь выражением моего лица.
– Вы шутите, – сказал я.
– Ну да, я шучу. Заплатил тебе «кусок» и перевез сюда на «экспрессе», чтобы рассказать историю своей жизни.
Я подумал.
– Я видел Нитти в больнице, – сказал я. – Он, конечно, ненавидит Сермэка. Думаю, вполне возможно, что он способен выкинуть что-то вроде этого... Но, мне кажется, это...
– Сумасшествие? Это самоубийство, Геллер! Времена тяжелые. Бизнес на пьянстве вот-вот прикроется. И я уже готовлюсь перенести дела в более тихие места.
У меня отлично пошло дело с профсоюзами, например. Это наше будущее, Геллер. Но этого будущего не будет, – особенно для моего бизнеса, – если парень, которому я его передал на сохранение, хлопочет, как застрелить мэра Чикаго.
– Помилуй, Боже, не собирается же он собственноручно в него стрелять?
– Да нет! Он не настолько глуп!
– Как же это должно произойти?
– Точно и я не знаю. Вот за этим ты и приехал.