— Вы все время рисуете одно и то же лицо.
Наставник был стар, умен и профессионален. Живописец будто застрял во времени, оставшись где-то в шестидесятых, причем не советских. Твидовый пиджак, галстук-бабочка, еще с десяток трудноуловимых деталей — все это больше соответствовало персонажу из какого-нибудь английского сериала времен расцвета ВВС. Консервативный профессор почтенного колледжа — вот первая ассоциация, которая пришла на ум Бесу и с той поры не отпускала.
— Вы ошибаетесь, — сумрачно отозвался кибернетик. — Я стараюсь разнообразить процесс.
Он качнул головой в сторону кривобокой этажерки из стальных уголков и прессованного картона, где покоилась толстая — в три пальца высотой — пачка разрисованных листов. Наставник не мог их видеть, но знал, о чем говорит ученик. Старый живописец грустно и чуть покровительственно улыбнулся.
— Вот именно, — пояснил он. — Стараетесь разнообразить, но ваше подсознание… — старческий палец коснулся виска, иллюстрируя наглядно дальнейшие слова. — Заперто в клетке одного лишь образа. Это незаметно если смотреть один-два наброска, но при большой выборке становится очевидным…
— Я не понимаю, — Бес поджал губы. Разговор ему не нравился, однако прерывать сеанс было бы глупо. И накладно, поскольку за каждый урок плата шла вперед.
— У вас в голове будто засел некий образ, один вполне определенный человек, чье лицо вы пытаетесь нарисовать. Мужчина, женщина, ребенок, не имеет значения, в каждом образе проглядывают вполне определенные черты.
Художник с извиняющимся видом развел руками, улыбнулся, близоруко щурясь за толстыми стеклами старых очков. Бес подавил желание ответить жесткой отповедью насчет того, что образы в его голове никого не касаются. А нанятый учитель портретист должен квалифицированно исполнять щедро оплаченную работу, и попытки расшифровать тайны подсознания ученика в эту работу никак не входят.
— Знаете… — художник замялся, поправил бабочку на тощей шее нервическим жестом, как человек, начавший фразу и на полуслове задумавшийся, а стоит ли продолжать?
— Говорите, прошу вас, это важно для меня, — Бес попытался улыбнуться как можно дружелюбнее. Он чувствовал, что выходит неубедительно, сказалась привычка хмуриться и носить маску предупреждающей угрозы, дескать, отлезь, а то нарвешься! Однако на старика, видимо, подействовало.
— Знаете, — повторил живописец чуть увереннее. — Мне кажется, что на самом деле вам не нужны мои уроки.
— Правда?
— Да. Вы старательны, усидчивы, делаете хорошие успехи. Но это не то занятие, которое зажигает вам душу, не то с чем вы хотели бы связать жизнь. Вы упорно стараетесь нарисовать одного вполне определенного человека. Даже не нарисовать…
Художник снова замялся, отвел взгляд — насколько это можно было сказать про комбинацию динамичных прямоугольников разного цвета на маленьком экране бэушного инфографа.
— Скорее припомнить его лицо, вытащить из паутины обрывочных воспоминаний.
— Да вы пиит! — Бесу пришлось выложиться до упора, чтобы удержать на окаменевшем лице выражение доброжелательной заинтересованности.
— Пиит, — грустно улыбнулся мастер. — Мало кто помнит это слово. Я не буду спрашивать, кем вы были в прошлой жизни. Отмечу лишь, что вам привили хорошие манеры и багаж знаний. Ну и чтобы закончить, может быть, вы нуждаетесь в другом специалисте? Цереброскопия, например, или методика восстановления образов как в милиции?
— Да, — Бес наклонился к объективу. — Должен признаться, я действительно хотел бы нарисовать одного человека.
— Я был прав?
— Абсолютно. Это мой покойный отец.
— Отец… Да, это многое объясняет, — теперь художник улыбался виновато, как человек, допустивший бестактность или поставивший собеседника в неловкое положение. — Простите…
— Не за что, все в порядке.
Бес подумал, не добавить ли в голос и скорбное выражение лица еще чуть-чуть выразительности, но передумал, могло получиться слишком приторно.
— Так получилось, что я очень любил покойного… папу. Но фотографий не осталось, так что я стараюсь…
Бес умышленно оборвал фразу, приложил палец к виску, отзеркалив недавний жест графика.
— И здесь не поможет электроника, ведь я хочу поймать на кончик пера, запечатлеть душу моего покойного отца. Не каким он был, а каким я его запомнил, понимаете?
— Понимаю, понимаю, — закивал художник, щурясь и часто моргая. — Простите, если я был… если я…
— Все в порядке, — повторил Бес. — Наоборот, хорошо, что вы указали мне на это. Постараюсь изживать и разнообразить.
— Да-да, конечно! Не забудьте, нужно уметь рисовать много лиц, чтобы хорошо изобразить одно, самое важное.
Бес был уверен, что старик облегченно и шумно выдохнул, когда сеанс закончился, и экран погас. Кибернетик откинулся в старом кресле, обитом салатового цвета плюшем, задержал дыхание, успокаивая нервы легкой дозой кислородного голодания.
«Я стал часто ошибаться!»
Мысль была неприятной, назойливой и справедливой. Думать ее не хотелось. Бес крепче сжал подлокотники, закрыл единственный глаз. Вынудил себя задуматься опять над тем, что он часто ошибается. Становится откровенным не с теми людьми. Делает промахи. Допустим, Ки сболтнет кому-нибудь о том, что одноглазый водила понимает разницу между лолями и бисененами… Случайно, в пустяковой беседе. Допустим, старый художник сделает набросок лица, которое увидел в многочисленных рисунках ученика. И поделится где-нибудь с кем-нибудь.
Допустим…
В прошлой жизни, оборванной так резко и мучительно, это называлось «критическая сумма аберраций», статистически значимая, математически просчитываемая. Ведущая к провалу, а возможно и смерти. Бес понимал, что пора заканчивать с раздвоенной жизнью, концентрироваться на чем-то одном — либо он обычный наемный боец средней руки, либо… нет. Но все время казалось, что еще не время, еще чуть-чуть, немного дополнительных усилий, немного денег про запас, на будущее… Жизнь в двух мирах между «сейчас» и «возможно в скором будущем».
«Надо решаться!»
Надо выбирать.
За тонкой стеной сосед включил радио, не Проныру, но что-то идейно близкое, полулегальный канал на котором за копеечку малую транслировали настоящие новости. Поскольку Дальний Восток относился скорее к «красным» зонам, подпольные радио-гонзагамо чаще использовали коммунистическую риторику.
— Армия реакционного индийского режима продолжает наступление на революционные зоны, созданные товарищами из Объединенных революционных народных сил Индии в штате Мадхья-Прадеш. Используя энтузиазм трудящихся масс, направляя энергию производительных сил народа, товарищи ведут успешные партизанские операции. На помощь им перебрасываются отряды из революционных зон штата Андхра-Прадеш.
— Суки драные, — прошептал одними губами кибернетик. — Киборги на каждом шагу, а нормальной сети так и не придумали…
— В одном из борделей Большого Парижабоевые подруги Восточного фронта Армии Освобождения Женщин казнили наглую феодальную свинью, саудовского принца Усмана аль-Сауда. К сожалению, в перестрелке с охраной погибла товарищ Марьям, но память о ней останется в наших сердцах навеки.
«Интернет по талонам. Все слушают радио. Везде и всегда кто-нибудь галдит без перерыва»
— В Гватемале продолжается вооруженный конфликт наемников ЮФК и боевиков наркокартеля Баха Сур. Официальные власти СПМ бездействуют. Как всегда, наибольший ущерб несут непричастные к конфликту крестьяне.
Бес открыл глаза и посмотрел на свою «квартиру», точнее выгороженный закуток в цокольном этаже. Старая мебель, саморезы в качестве крючков для одежды, закрученные прямо в дверь и стенки. Давно испорченный холодильник «Бирюса» вместо шкафа под всякие мелочи. Очень похоже на дом, где Бес жил давным-давно, но там была новостройка, в которой ярко выраженный минимализм закладывался проектно, и в стенах, по крайней мере, имелись окна. А здесь никакого проекта, просто жадность арендодателя, приспособившего под условное жилье технический этаж, лишенный окон. Хочешь смотреть на мир — повесь экран с трансляцией от внешней камеры или просто динамическим пейзажем. Бес экран вешать не стал, окно кибернетику заменил большой портрет, который ученик не показывал наставнику.