Мне мало известно об отношениях мамы с ее собственной матерью, кроме того, что между ними была явная эмоциональная отчужденность и что бабушка Лил не умела проявлять эмоции и эмпатию. Присутствие требовательной и, можно по праву сказать, нарциссичной матери и незаметного, покорного, созависимого отца, своего рода пример для подражания, явно посеяло семена травмы привязанности моей мамы. Как и ее отец, она стала потерявшим себя созависимым человеком, избегавшим эмоциональной близости и в то же время получавшим удовольствие от возможности помогать тем, кто в ней нуждался. Она также переняла манеру своего отца казаться незаметной.
Из-за внушенного с детства чувства стыда и замкнутой натуры эмоциональная сущность моей матери оставалась скрытой от окружающих. Грустно сознавать, что это было удобно для ее матери, мужа и детей, которые, поддаваясь манипуляциям, больше интересовались своим отцом и отдавали предпочтение скорее ему, чем ей. Благодаря проблескам подлинных эмоций и обрывкам грустных историй, которыми мать делилась со мной, я могу с уверенностью сказать, что она росла очень одиноким ребенком и подростком, который не знал в семье нежных чувств, привязанности и доброго отношения.
Я полагаю, что на ее решение выйти замуж за папу в возрасте 18 лет повлияло практически полное отсутствие чувства собственного достоинства, уверенности в себе или веры в возможность быть любимой без всяких условий. То время, когда мама мечтала сбежать от своего одинокого и несчастного существования, совпало с периодом жизни отца, когда он начал искать себе «трофейную» жену, которая могла бы родить ему детей. Беззащитность и низкая самооценка сделали ее идеальной созависимой приманкой для моего контролирующего и манипулирующего нарциссического отца. Через шесть месяцев активных ухаживаний они поженились. Спустя еще год родилась моя сестра Эллен.
Семья, которая не может отпустить боль
Из-за укоренившегося чувства незащищенности, пагубного пристрастия к азартным играм и перееданию, а также долго хранившихся в душе секретов моя мама редко в полной мере испытывала счастье и эмоциональную свободу. Как и другие созависимые, она вложила все свои детские надежды и мечты в человека, за которого решила выйти замуж. К несчастью для нее, ее «принцем на белом коне» стал мой патологически нарциссичный отец. Она не нашла в нем человека, который облегчил бы ее бремя стыда, ненависти к себе и тайного одиночества.
В результате первый ребенок моих родителей (19-летней созависимой матери и патологически нарциссичного, зацикленного на себе 29-летнего отца), Эллен была рождена эмоционально незрелой, ощущавшей себя уязвимой и одинокой. Мой отец точно знал, каким он хотел видеть своего первенца, и это точно не должна была быть дочь. Когда врачи сообщили ему о рождении девочки, он отреагировал с откровенным недоверием и разочарованием. Впервые увидев ее, он настоял, чтобы убрали пеленку, надеясь доказать, что врачи ошиблись. Я твердо убежден, что потрясение от жизни с нарциссом, боль во время беременности и родов, откровенное разочарование мужа от того, что родился не сын, а также суровые будни родителя новорожденного ребенка погрузили мою мать еще глубже в мрачный внутренний мир одиночества и стыда. Спустя полтора года, к удовольствию моего отца, его следующий ребенок, я, обладал пенисом.
Страстное желание моего папы стать таким отцом, о котором он всегда сам мечтал, было несовместимо с разрушительными подсознательными силами, созданными его детской травмой привязанности.
Будучи взрослым, особенно мужем и отцом, он не мог справиться со своим главным инстинктом – сделать так, чтобы все крутилось вокруг него, при этом выдавая, при определенных условиях, небольшие порции внимания, одобрения и «любви» тем, о ком, как он заявлял, он заботится. В конечном счете, его жена и дети были не более чем объектами, к которым он периодически выражал нежность и чувство привязанности. Он просто не знал, как это делать, и не был внутренне заинтересован в создании эмоциональной связи ни с кем, включая свою жену и детей.
Тайный мир стыда, низкой самооценки и абсолютного бессилия моей матери привел к ее неспособности создать близость со своими детьми, несмотря на то что она искренне этого хотела. Я мог бы легко написать целую главу, а то и больше, описывая в деталях множество замечательных моментов, когда я нуждался в маме, она была рядом. Но несмотря на эти дорогие моему сердцу воспоминания, я не чувствовал эмоциональной заботы и близости. Как и ее отец, она была преданным и надежным опекуном, который однако не умел выражать теплое отношение и нежность.