– Вы можете сделать для меня фотокопии скрытых кадров?
– Есть предложение получше! Давайте я оцифрую этот фильм целиком? Мой рассчитанный на шестнадцатимиллиметровую пленку сканер способен обработать две тысячи кадров в час. Разрешение мы получим, конечно, плохонькое, но это не страшно: качество изображения останется высоким – вы же не на киноэкране станете его смотреть, правда? Когда я закончу работу – положу копию на сервер, дам вам ссылку, и вы заберете фильм себе.
Люси горячо поблагодарила старика и сунула в корзинку с визитками свою служебную.
– Позвоните мне, когда будут новости.
Клод кивнул и сжал ее ладонь обеими руками.
– Я делаю это для Людовика. Благодаря его родителям я познакомился со своей женой, ее звали Мэрилин, как ту, другую… – Он вздохнул, во вздохе чувствовалась ностальгия. – И мне действительно хочется понять, почему из-за этого чертова фильма мальчик ослеп.
Выйдя на улицу, Люси взглянула на часы. Почти полдень. После сеанса в лаборатории реставратора к ней будто приклеилось ощущение тошноты. Невозможно было отделаться от мысли, что все эти скрытые кадры живут теперь в ней помимо ее воли. Она ощущала их в себе, ощущала, как они вибрируют где-то в организме, вот только не понять, где именно. Эпизод с разрезанным глазом очень сильно ее задел, но это она хотя бы осознавала, тогда как остальные… одна только извращенная мерзость, которую всадили ей в башку, и попробуй теперь бороться.
Кто, какие психи смотрели это бредовое творение? Зачем было вообще снимать эту короткометражку? Как и Клод Пуанье, Люси чувствовала: проклятая пленка хранит еще немало зловещих секретов.
Даже не пытаясь разогнать роящиеся в голове вопросы, Люси отправилась на площадь Республики, где ее ждала оставленная на стоянке машина. Прежде чем включить зажигание, она перечитала объявление Шпильмана-младшего на вырезке, которую дал ей Людовик: «Продается коллекция старых (30-е годы и позже), немых и звуковых, фильмов на шестнадцати- и тридцатипятимиллиметровой пленке. Представлены все жанры, есть короткометражные и полнометражные ленты. Свыше 800 бобин, из которых 500 – шпионские фильмы. Цена по договоренности…» Может быть, сын человека, собравшего эту коллекцию, что-нибудь знает? Надо бы проехаться до Льежа… Но сначала она пойдет в больницу, чтобы пообедать вместе с матерью и Жюльеттой. Хм, если это называется «пообедать»… Ладно, не стоит привередничать.
И как же она соскучилась по доченьке, как ей не хватает ее детки, ужасно не хватает.
11
Шарко был вне себя. Он поочередно открывал двери всех туалетов в здании Руанской территориальной службы судебной полиции, чтобы убедиться: там никого нет. Капли пота стекали по вискам, проклятое солнце жарило и сквозь стекла. Черт знает что, гнусь какая-то! Соленый пот разъедал пылавшие яростью глаза, он резко повернулся:
– Ты оставишь меня в покое, Эжени, а? Принесу я тебе, принесу твой соус-коктейль, только не сейчас! Может быть, ты и не заметила, но сейчас я работаю!
Эжени сидела на краю умывальника. На ней было голубое платьице, красные туфельки на застежке, длинные светлые волосы стягивала резинка. Она сидела – такая свеженькая, ни капли пота! – и с лукавым видом наворачивала на палец белокурую прядку.
– Ты же знаешь, Франк, мне не нравится, когда ты этим занимаешься. Я боюсь скелетов и мертвецов. Элоиза тоже боялась, ну и зачем тогда ты снова начинаешь, зачем заставляешь меня бояться? Тебе что – плохо было в кабинете? Хорошо же? А теперь я больше никуда одна не уйду, я хочу быть с тобой.
Шарко метался, кипел как чайник на огне. Он кинулся к умывальнику, сунул голову под ледяную воду. Когда он выпрямился, Эжени по-прежнему сидела на краю, толкнул ее – девчонка не пошевелилась.
– Кончай говорить об Элоизе. Отстань! Ты должна была уйти после лечения, ты должна была исчез…
– Тогда мы немедленно возвращаемся в Париж, прямо сейчас. Я хочу играть с поездами. А если ты так плохо ко мне относишься, если ты опять отправишься смотреть на скелеты, это тебе даром не пройдет. Болван Вилли больше не может являться, чтобы тебе досаждать, но я-то могу. И когда хочу.
Господи, пристала куда хуже, чем банный лист. Комиссар обхватил голову руками. Потом вышел из туалета, захлопнул за собой дверь, свернул в другой коридор и… и увидел сидящую по-турецки на линолеуме лицом к нему Эжени. Обогнул ее, сделав вид, что не заметил, скрылся в кабинете Жоржа Переса. Руанский следователь пытался управиться одновременно с двумя трубками: стационарного телефона и мобильного, перед ним на столе высилась груда бумаг. Он прикрыл трубку ладонью и спросил Шарко: