Это были глаза человека, который видит перед собой змею. - - - Выродок, - - - сказал он и вышел.
Я понял тогда, что жизнь у меня будет совсем другая.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Наверное, все, кроме бабушки, были правы.
Они считали меня ненормальным.
Странным ребенком, убегающим от малейшей обиды.
Я убегал к курам и сидел там посреди сизого дерьма и рассматривал книжку с картинками.
Ко мне подходил старый петух и косился.
Я был не соперник.
В этой книжке были нарисованы звери. Разные звери, даже киты. Киты меня поразили. Они всегда будто улыбались.
И дельфины тоже.
Но из всех картинок меня околдовала гиена.
Внизу была подпись: "Отвратительное животное. Питается трупами. По ночам в саванне слышен ее смех. Так рассказывают путешественники".
Я внимательно всматривался в гиену. Нарисованная в три четверти, с мордой круглоухой, поднятой вверх.
Я не видел в ней ничего отвратительного. Наоборот, ее морда внушала почтение. Как некрасивое лицо старика. В этой морде, с глазами, которые смотрели мимо тебя, было что-то человеческое.
У тигра была морда тигра, с тигриным выражением. У льва, у волка и рыси.
А у гиены было скучающее человечье лицо.
Я думал, что ее ненавидят за то, что она питается трупами. Теперь мне кажется, ее ненавидят за сходство с человеком. За ее хохот.
А в тот момент этот зверь стал моим тайным тотемом. Моим подкопом. Моим предательством. Моим смехом. В предательстве и в предателе подчас проявляется такая очаровывающая сущность. Предатели часто бывают поразительно красивы.
У меня была еще одна страсть. В отличие от "гиены", о ней знали дед и бабушка.
Я рассматривал черно-белые фото в огромной книге. Это был единственный том из пятитомника "История Великой Отечественной войны".
Дед где-то украл этот том. Он ругался, что все врут.
- - - Все было не так! - - - Не так! - - - Все было совсем не так! - - -
И дед использовал книгу на кухне. Ставил на нее сковородку с картошкой, чайник. Обложка потом пахла едой.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я убегал в мою пещеру-курятник, садился у окошка, на ведро, поближе к свету и нашим двум потрепанным несушкам. Раскрыв толстый тяжелый том, я затихал надолго.
Черно-белые фото разрушенных, разбомбленных городов. Вглядываясь в развалины городов, я сидел так тихо, что несушки затягивали свои глаза и застывали.
Я летел над этими руинами. Над этими разрушенными улицами. Над скелетами домов. Над трубами исчезнувших заводов.
Людей не было в этих городах. В этих русских, белорусских, польских, немецких, чешских городах не было ни одного человека.
Наверное, даже фотограф был мертв. И камера сама снимала все это.
Эти руины.
Развалины. Это было для меня тогда самым красивым и спокойным на свете.
Я успокаивался, глядя на то, что осталось от городов. И во сне потом, ночами, я летал над этими городами. В полной тишине.
И просыпался спокойный. Спокойный, даже если меня будил крик пьяного отца.
А потом жизни многих людей, которых я встречал, казались мне такими же разрушенными, как те города. Такими же покинутыми, но не мертвыми.
И во взглядах, в душах, в телах некоторых были такие же руины.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я любил серебро. В нем было одиночество.
Дед привез с войны много трофеев.
Это были его боевые трофеи. Он хвастался ими, когда напивался.
Его рассказы, его жестокие рассказы, полные дыма, шнапса и потных полячек.
Его хвастливые рассказы.
- - - Особенно хороша была прислуга в одном замке - - - Она была красивая - - - и немая - - - С тяжелыми волосами и кожей как мед - - -
Дед щурится.
- - - Она молча легла - - - сразу, как мы с Витьком вошли - - - мы даже не сняли каски - - - Она легла и смотрела в потолок - - - Я тоже смотрел в потолок, пока Витек пахал эту красотку - - - Потом он насвистывал - - - бродил по скользкому от гусиного жира залу - - - А я пахал эту немую - - - Витька ложился еще раз - - - Она только подтиралась синим подолом и морщилась - - - Затекли ноги - - - У нее затекли ноги! - - - Стерва! - - - Между ног у нее был окоп - - - Ей все было мало - - - Я плюнул и отступился. Она смеялась. В сущности, хорошая была баба - - - Мы потом валялись втроем и жрали тушенку - - - Витька потом напился - - - дурак Он был пацан совсем - - - В Берлине его охомутала одна немочка - - - Лысая была - - - как мое колено - - - Подбежала и говорит - - - ты убил моего жениха! - - - Теперь сам будешь моим мужем! - - - Он смотрит на нее - - - Девка с ума сошла - - - И говорит и говорит - - - А сама с него ППШ снимает - - - Ремень расстегнула - - - Гимнастерку начала - - - Витька стоит - - - Мы ржем - - - Только видим, плохо дело - - - Она совсем ненормальная - - - Раздела его - - - И давай петь - - - Поет и гладит - - - А он стоит со спущенными штанами - - - И тоже трясти его начало - - - Девка на колени встала - - - гладит - - - Рукой по телу водит - - - - - - Потом вскочила - - - И рукой так по глазам ему провела - - - Будто закрыла их - - - Плохой знак это на войне - - - Тем более тогда- - - В конце- - - Будешь мужем моим?! - - - кричит - - - А он тихо так - - - Буду - - - Она хватает его за руку и тащит - - - В развалины - - - Мы за ними - - - Поздно - - - Смотрю, у нее из-под подола граната мотается - - - Да не одна - - - Две - - - Длинные пехотные - - - Мы на землю - - - Потом нашли клочки ее платья - - - Витьку похоронили в ведре - - - Все смешалось - - - там - - - где девка, где он - - - не разберешь - - - сложили в ведро - - - И закопали - - -