Слепые сидели рядышком и трогали быстро друг друга. И хохотали тихо.
Я веселый и довольный тем, что такой спокойный, нес этих "ребяток".
Старая санитарка называла их всегда "ребятки".
Меня окликнули слесаря.
Это было обычное дело. Я воровал для них настойки на спирту. Бегал за сигаретами. Иногда приносил закуску.
- - - Иди на минутку, Фриц, - - - позвал шофер "скорой
помощи".
Я показал головой на "ребяток".
- - - Да на минутку! - - - Положи их вон на траву - - - Пару слов сказать - - -
Я, идиот, так и сделал. Положил их рядышком. Плотнее, "чтоб не раскатились"... А как они могли раскатиться... Положил их под яблоней и побежал в "слесарку".
Что они хотели... Да ничего особенного. Чтоб, когда главврач приедет, пришел и предупредил. Чтоб успели домино попрятать.
Когда я вернулся, под яблоней лежал один сверток и пеленка. Второго ребенка не было.
Меня будто по голове шарахнули. Я стоял и смотрел на сверток и пеленку рядом. Как будто он сам распеленался и смылся.
Схватив оставшегося парня, я бросился на поиски "беглеца".
- - - Эй! - - - Ты где?! - - - орал я.
Я думал, а может быть, он был не мертвый!
Я носился, будто у меня атом в заднице. Чуть не сбивая с ног хромых. Ветром разворачивая старушек с внучками. В лае местных собак я носился по всему больничному городку. Я заглядывал во все дыры. Даже урны переворачивал. Будто он мог от меня спрятаться.
Я влетел в морг, грохнул на стол один сверток и без слов помчался снова на поиски.
И тут замер.
Под той самой яблоней сидел прислонившись, как будто его прислонили к дереву, мой второй "парень". Рядом с ним присела на корточки девочка.
Она повязала "парню" на головку платочек.
Она что-то лепетала. Видно, думала, что он - кукла. А "парень", скорчившись, уже окоченелый, выглядел, как старичок.
Я тут же на месте хотел ее убить. Как вихрь, как толстый красномордый от злости вихрь, я пронесся и схватил
"куклу".
Девочка даже не поняла, что произошло. Она мутно посмотрела и упала на задницу.
А я гордо и зло положил перед охуевшим врачом-бухгалтером голого второго парня. Врач моргал и пялился то на младенца голого, в платочке, то на меня.
- - - Ты кого принес????!!!! - - - завопил он. - - - Посмотри!!!! Это живой!!!! - - -
Я посмотрел. Слава богу, на сей раз прав оказался я. Младенец был неподвижен. Неподвижнее куклы.
Врач, забеспокоившись, приговаривал: - - - Но ведь он только что дернул ножкой... Да, я видел - - - Вот сейчас - - - Вот только что - - -
Он, приговаривая, ходил кругами.
- - - Я уверен! Уверен! Он живой! Кого ты притащил?! Его нужно оживлять! Что у меня есть?! - - -
Он схватил ребенка и, прижав к себе, начал ходить кругами. Он нянчил. Он чуть не пел колыбельную.
- - - Черт! Нужно кислород! В барокамеру! - - -
Потом он остановился и оглядел свою комнату. Свой стол с остатками колбасы. С тетрадкой старой в линейку, где он отмечал мертвецов. Холодильник, где они лежали с приколотым к пятке куском клеенки. Там дата и результат вскрытия.
Он обводил все это глазами. И не переставал качать ребенка.
Наконец, он увидел меня.
С ребенком в руках, толстенький и приличный, как бухгалтер он выглядел потрясающе.
Я прыснул со смеху и смылся.
Потом я рассказал санитаркам, они смеялись, а самая старая сказала, что это бывает.
"Когда долго ешь-спишь среди мертвых, начинаешь путать... Бывает... Надо немного среди живых побыть... Ну...Там ухо- горло-нос полечить... По себе знаю. Еще с фронта..."
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я танцевал для больных. В меня вселялся Шут.
Во мне было слишком много радости.
Удивляюсь, что тогда меня ни разу не отлупили. Такой я вносил беспорядок и шум.
Жизнь для этих людей в палате была серьезной штукой. Я удивляюсь их терпению.
Я смеялся не над людьми. Не над жизнью. Ничего я тогда не понимал.
Я смеялся над правилами игры. Над каким-то законом, который позволял людям быть не собой.
Почему здоровые люди мучили себя и других... Я хотел им показать эти раны, этих людей забинтованных... Их настоящее страдание...
Я плясал, чтобы вызвать улыбку этих людей в палате. Просто улыбку.
Я врывался в палату, и это начиналось.
Я выдергивал из-под чьей-то грустной головы подушку и, засунув ее под майку, метался по палате. И так толстый, я становился ненормально круглый.
Мужик, которого укусила свинья, хохотал, приподнявшись на локте.