- Ландышева, ты где всего этого нахваталась? Тебе ведь не пятнадцать и даже не двадцать пять, - Воропаев любовался мой слегка обалдевшей физиономией.
- В апреле стукнет тридцать шесть, но это не важно. Главное, ребята, сердцем не стареть... Ха-ха, попробуй угадать, кого я играю!
- Брата Горанфло? – предположил Артемий, за что тут же получил подушкой.
- По-твоему, я толстая? Я?! Да во мне живого весу пятьдесят кило, всё остальное – шарм, сексуальность и харизма!
Они расхохотались. Я почувствовала себя третьей лишней.
«Я лучше пойду. Вам явно есть о чем поговорить», - мысленный канал работал с помехами. Всегда так, если открываю его сама.
«Лика играет на публику - связь стала гораздо четче, - обычно она не такая наглая. Зато теперь ты понимаешь, что чувствовал бедняга Сологуб».
«Расскажешь потом, что за сарафан такой?»
«Обязательно, а заодно проведу воспитательную беседу о тонкостях работы с кадрами вроде Лики. Сологубу – ценный урок на будущее. Отпущу его сегодня на час раньше, заслужил».
- Приятно было пообщаться, но мне пора.
- Что поделать, служба. Счастливо, подчиненная, - мадам поглядела на меня с жалостью и сделала ручкой.
- Счастливо оставаться, Леокадия Виленовна.
- Тьфу ты, терпеть не могу своё полное имя! – поморщилась та. - Лучше бы Тракториной назвали…
***
Лика терпеливо ждала, пока за Верой закроется дверь, с минуту помолчала для надежности и совсем другим тоном спросила:
- И кто этот воробушек, твоя любовница?
- Не любовница, а любимая женщина.
- Оно и видно. Хотя разница тут невелика, - госпожа Мейлер порылась в тумбочке, достала пару бананов, кулек ирисок и плитку темного шоколада. - Хочешь?
- Только что обедал. А ты, как вижу, ни в чем себе не отказываешь.
- Угу, - Лика развернула шоколадку, понюхала, но есть не стала, - после родов разнесло, никак в себя прийти не могу, вот и жую всё подряд. Еще театр этот, будь он неладен! Дочке девять лет, сыну второй идет, а в последний раз виделись в октябре. Даже на праздники не отпустили, сволочи! Моя карьера, считай, в муках дохнет, но этим всё мало. В сорок лет Диану играть – придумают же!
Она обиженно шмыгнула носом, становясь похожей на ту взбалмошную особу, какой была когда-то. Самая красивая девчонка в школе, натуральная блондинка с черными, как яшма, глазами. Лику любили, Ликой восхищались или открыто ненавидели. Ей пели серенады, подбрасывали записки, за ней табунами ходили старшеклассники. Лику нельзя было не заметить, впрочем, как и сейчас.
- Когда мы последний раз пересекались, лет десять назад? – спросил Воропаев, отвлекаясь от ностальгических дум.
- Где-то так. В тот год я как раз уехала, вернулась – нет тебя. Все говорят, что женился, спилил дерево, родил сына и умотал подальше. Классика жанра.
- Ты раскаялась, разрыдалась и вышла замуж? – подсказал он
- Хе-хе, - уныло выдала она, - если куда и вышла, то в большую жо… ты понял. Какой замуж на пике славы, умоляю! Моя Кончита Аргуэльо отравилась просроченным «Даниссимо». Жила в свое удовольствие, ни в чем, как ты говоришь, не отказывала и залетела. Глупо так, по пьяни, самой стыдно. Мать в крик: «Никаких абортов, рожай!» Родила я Ляльку, Елену. Это потом уже с Максом сошлась. Расписались, квартиру купили, Артемом обзавелись. Макс – это наш помреж, - пояснила Леокадия, - странный типус, но верный. Как Бобик.
- Сына в честь деда назвала?
- Дед у меня Артур Лукич, - она сделала рожицу. - В честь тебя назвала и собственной тупости. Вот опять сижу и думаю: какая дура была, что не согласилась. Любовь ей подавай, чтоб сердце трепетало и мозги плавились. А то разве не любовь была? Ни дня ведь не прошло, чтобы не вспомнила, не пожалела. Сколько думано-передумано, сколько плешей проедено, а то самое, настоящее, ушло... Эх, опять вошла в образ, привычка. Трагические героини не для меня, я больше разгильдяек играю.
Лика вздохнула, почесала нос и развернула конфету, совершенно испортив этим серьезность своих последних слов.
- Ушло, - согласился Воропаев. – Хотя, какая там любовь? Детская влюбленность глупого мальчика в красивую девочку.
Она кокетливо хихикнула и подавилась ириской.
- Эй, а то, чем мы занимались, пока мои предки толклись у нотариуса, – тоже невинные радости детства?
- «Радости»! – передразнил он. – Я краснел как девчонка, а тебе было интересно, как устроены мальчики.
- Ничего подобного! Я вообще была жуткой трусихой и… ладно, признаю: мне действительно было интересно.
Они рассмеялись, не испытывая ни малейшей неловкости друг перед другом.
- А вообще, - добавила Лика, - если серьезно, то «влюбленность» - слово не то. Ты был... глубже, что ли? Серьезнее, чем они все. Я это только теперь поняла. Эх, знала бы, что встречу здесь тебя, продумала бы речь. Расскажи хоть о себе, что ли? Как живешь? Как мать? Спиногрызами в комплект не обзавелся?
- Нормально всё, не жалуемся. Сын до сих пор один, больше пока не планируем.
- А Вера?
- Что «Вера»? – обсуждать девушку с кем бы то ни было не хотелось, тем более с Ликой Ландышевой, в замужестве Мейлер.
- Откуда она взялась? Совсем не твой типаж: девчонка еще, ревнует. Улыбается вроде, а глазки узенькие-узенькие, бровки хмурятся. Пришлось строить Дуньку-тонкопряху, чтоб ненароком не спугнуть.
- Ревнует?! – удивился Воропаев. – Вера?
- А разве не видно? – закатила очи черные Лика. - Мужики, с вами каши не сваришь! Я за ней три минуты наблюдала, но это ясно как день: не надышатся на тебя, веко подними – и она в огонь бросится, потому что ты так захотел. Беззаветная собачья преданность, совсем как у моего Максимки. Играешь, пользуешься, а она любит. Понимает, что пользуешься, но любит от этого не меньше.
- С чего ты вообще взяла?..
- С того самого. Я тебя с четырех лет знаю, Тёмка, лучше только мать родная знает. Ты изменился, Воропаев. Цену себе узнал, наверное. Вон, какой мачомэн вымахал, посмотреть приятно. Отыгрываешься за мою холодность на других бабах? Зря. Апчхи! Апчхи! - Лика с чувством чихнула в платок, размазав помаду. – Вот и правда. Ненавижу о печальном говорить, просто жалко девчонку, пропадет ведь. Пчхи-кхи!
- Будь здорова. Не пропадет, обещаю. Ты ошибаешься насчет меня. И насчет Веры – тоже.
- Надеюсь, что это так, - вздохнула Лика. – Слушай, Тём, можно одну просьбу?
- Хоть две.
- У тебя фотографий не сохранилось, со школы или просто, где мы есть?
- Должны быть, - неуверенно сказал Воропаев, - надо в шкафах порыться.
- Поройся, а? У меня ни одной нет, все порастерялись. Хочется детство вспомнить, посмотреть, какими были…
- Честное слово, должны быть дома, мать их еще вечно в альбомы собирала. Надо поискать, - повторил он. - Я найду.
- Спасибо.
«А ты повзрослела, Ландышева. И поумнела, и погрустнела. Чутье женское появилось, интуиция, раньше-то в основном другим местом думала. Хотя и я был не лучше. Как молоды мы были, как молоды…»
Он прислушался к ощущениям. Где-то в глубине души подняла свою пыльную голову старая любовь к Лике Ландышевой. Его первое потрясение, первая привязанность, бессонные ночи и отнюдь не детские желания. После школы их пути разошлись, но любовь никуда не делась. За время учебы он так ни с кем и не сошелся. Образ белокурой кокетки, «своей в доску» девчонки, его Лики преследовал Воропаева до самой свадьбы с Галиной. Он считал себя однолюбом, пока Елена Михайловна не раскрыла ему глаза. Не любовь то была вовсе, а обычная магия. Это при том, что сама Ландышева даже валенок через ворота не бросала – не верила.