В голове завертелись слова Рейнальда: «Транскраниальные побеги, 88, это час второго Ангела. Сегодня ученики чародея в башне, завтра — наши отцы убийцы во чреве, под 6,3». Теперь каждое слово встало на место. Транскраниальные побеги — мы, двадцать подопытных животных Протокола 88. Ученики чародея — доктор Гийом с его армией продажных нейробиологов. Отец убийца — он. Майор Лоран. Тот самый Жан-Жак Фаркас. Как подпись под документом.
И вдруг все, что мне предстояло, превратилось в неизбежность. Меня поглотило чувство настолько цельное, что оно казалось мне чем-то чужеродным. Словно мое тело подчинилось единственной и неподвластной мне силе, и это было не что иное, как чистая воля, тираническая потребность, которую нельзя остановить, пока она не насытится.
Уже сам не свой, с отсутствующим взглядом, я поднялся со своего кресла.
Люси подскочила. Дамьен взглянул на меня подавленно. Баджи выпрямился, готовый ко всему.
Но они были бессильны.
Ни один человек, ни один довод, никакая причина в мире уже не могли меня остановить. Остановить запущенный механизм.
Не теряя времени, не сказав ни слова — все они потеряли смысл, — я бросился к выходу, по дороге сорвав с вешалки свою куртку.
— Виго! — окликнул меня Лувель. — Что на вас нашло?
Но я уже захлопнул за собой дверь. Поспешно пересек двор. Ноги несли меня помимо воли, подчиняясь инстинкту. И этот инстинкт меня окрылял.
Мир вокруг исчез. У прохожих больше не было лиц. Улица утратила краски и звуки, небо исчезло, а земля ушла из-под ног. Не осталось ничего, кроме меня и моей ненасытимой жажды.
Я бежал куда глаза глядят, и ноги сами привели меня на сиденье большого белого такси.
В отдалении я услышал приглушенный голос того, кто прежде был Виго Равелем:
— В министерство внутренних дел, пожалуйста.
Пока мы ехали, мое сознание продолжало распадаться, утекая сквозь пальцы. Меня осаждали призраки эмоций, воспоминания, которые, возможно, были моими, образы, звуки, вся галерея событий последних дней, в подлинности которых я уже не был уверен, правда и ложь, их смешанная сладость, а потом сомнения, а потом уверенность… И снова сомнения, и опять сомнения, еще и еще, а затем уверенность, и еще более твердая уверенность. А теперь, дамы и господа, справа от вас — знаменитая башня КЕВС, которая рушится, увлекая за собой мою уверенность. Я увидел перевернутую вверх дном квартиру своих лжеродителей, голову словно вывернуло наизнанку, татуировка оказалась уже на другой стороне руки, и вот мои ноги бредут по развалинам Герники; я услышал слова Рейнальда и стал побегом. И вот вопрос: если вы уверены, что ложь — это ложь, можно ли считать ее уверенностью? Я хочу сказать, можно ли доверяться лжи с закрытыми глазами? Конечно, в качестве правды ложь не заслуживает доверия, но можно ли на нее положиться в качестве лжи? А потом, словно этого было мало, нахлынули голоса. Голос моего начальника, упреки Аньес, голоса двух взрослых, яростно спорящих на переднем сиденье зеленого универсала, а потом, как будто и этого было мало, я почувствовал руку незнакомки, скользящую по моему бедру в туалете ночного клуба, протискивающуюся между ног, чтобы проверить, есть ли у меня желание, и снова, будто и этого еще не достаточно, я почувствовал боль в груди, вращение пули и увидел, как мы с ним умираем, он и я, ты — это я, в подземельях Дефанс.
Все погасло, и я умер, но не совсем.
Когда таксист объявил, что мы приехали, кажется, у меня по щекам текли слезы и я веселился, потому что это уже вошло в привычку и потому, что я мужчина, а мужчины плачут, или они уже умерли, и пусть даже Homo sapiens вымирает, это еще не повод перестать плакать.
Таксист припарковался перед площадью Бово и обернулся ко мне с встревоженным видом — видом таксиста, уверенного, что ему не заплатят. Мгновение я выдерживал его взгляд, чтобы убедиться, что я здесь, раз он на меня смотрит, а потом протянул ему деньги.
На улице порыв ветра привел меня в чувство, и я снова стал самим собой. Сердце забилось, с каждым ударом приближая меня к реальности. Вдруг я понял, что все это просто смешно. Что Фаркас наверняка не единственный виновник того, что со мной случилось, и встреча с ним, скорее всего, ничего не изменит в моей жизни. В моем будущем.