Я устроился поудобнее и стал наблюдать. И заметил, что пикетчики сразу же окружили Сина и Труилло. Вернулись мои подчиненные с целой пачкой документов об отказе от службы, несколько из которых были подписаны людьми, никогда и не состоявшими в Силах Гражданской Обороны, и аж два бланка были подписаны моим другом Баббой, который, очевидно, не мог очень быстро бегать. Когда к нашему офису прибыла Лидия Дэр с полицией, на Мире Шайлера больше не существовало Службы Гражданской Обороны. Я вручил сержанту, командовавшему полицейскими, подозрительного вида бутылку из запасов Хиро, Чандразехар подарил Лидии несколько редисок, вырезанных цветочками, и комментариев не потребовалось.
Полиция даже помогла вывести Лидию, пожелавшую засыпать нас проклятиями. Когда они уехали, Банки, обратившись ко мне, сказала:
— Сэр, думаю, даже лейтенант Линдквист не смогла бы лучше с этим справиться.
Вплоть до прибытия следующих посетителей мое лицо озаряла гордая улыбка.
На этот раз дверь распахнула крепкая дородная женщина, которая вошла, ведя за руку двух маленьких девочек. Она небрежно оттолкнула в сторону вставшего у нее на пути Труилло и угрожающе прорычала:
— Ну ладно, где он? Где прячется мой муж?
Усы у нее были еще гуще, чем у Труилло, и она действительно чем-то напоминала Гарри.
— Вы, должно быть, жена Динки. Мы только что отослали его на орбитальную станцию, — пробормотал я, а Банки тем временем, прижавшись к стенке, незаметно, бочком, выбралась из комнаты.
— Дурак! — Жена Динки, прищурив глаза, бросила на меня презрительный взгляд. — Что ему там делать? А вот если он здесь, я его найду. Пригляди за моими девочками! — Она решительно направилась в пустой кабинет Хиро.
Две ее дочери не улыбаясь глядели на меня.
— М-м… привет, — неловко поздоровался я. Старшая из двух взмахнула на меня ресницами:
— Вы, наверное, мичман Кен?
— Верно, — подтвердил я.
Та, что помладше, быстро заморгала.
— Мамочка сказала, что папочка ушел от нас. — Было хорошо слышно, как мамочка крушит мебель в кабинете Хиро. — Мамочка говорит, что он бросил семью и убежал на флот и больше никогда не вернется.
Старшая подняла на меня глаза:
— Можно нам тоже убежать на флот?
Я проверил, не слышит ли нас мамочка.
— Позвони, когда тебе исполнится семнадцать лет, — и, если твой отец подпишет документы, считай, что ты зачислена.
Младшая кивнула своей сестричке:
— Вот видишь? Папа же говорил, что он — умница.
Появилась мамочка, красная и растрепанная.
— Его здесь нет! — угрожающе сообщила она.
— Он на орбите, — очень отчетливо повторил я.
Она погрозила мне пальцем:
— Передайте моему мужу, что ему не поздоровится, когда я его разыщу! Пошли, дети!
Я закрыл за ней дверь.
— Уф-ф!
Из разных щелей повыползли немного бледные Банки, Син, Труилло и Чандразехар. Банки всхлипнула и вытерла нос.
— Сэр, — начала она, — я только хочу, чтобы вы знали, какие прекрасные слова вы сказали этим детям. По-моему, вы гораздо лучше, чем о вас говорят.
— Спасибо, Банки, — поблагодарил ее я. — Я искренне тронут.
Воспользовавшись возникшим молчанием, Чандразехар дал звонок к обеду и роздал нам тарелки, на которых лежало нечто, похожее на пиццу. Син и Труилло с аппетитом набросились на еду. Банки поморщила носик.
Я отломил кусочек от своей порции.
— Что это — кальцоне? А где тогда пепперони? — допросил я Чандразехара.
Чандразехар был низкого роста и темноволосый, с круглым и поразительно моложавым лицом. Его вытащили с заслуженного отдыха, и он, очевидно, воспринимал свое возвращение в строй вполне философски. Склонив голову набок, он сурово поглядел на меня.
— Это райта, сэр. В ней начинка из дхала, сладкого картофеля и других полезных для здоровья растений. Дхал — это очень вкусное гороховое пюре.
— Чандразехар работает шеф-поваром в вегетарианском ресторане, который сам и содержит, — объяснила Банки.
— Еще у меня для вас есть очень полезный салат, — объявил Чандразехар.
— А ты не подумывал о том, чтобы закупить кусочек мяса? — очень осторожно спросил я.
— Хотя мясоедение и идет вразрез с моими моральными принципами, у меня и в мыслях нет навязывать эти принципы другим, — отозвался Чандразехар. И добавил: — Однако мясо достать необычайно сложно. Мясо должно быть очень свежим и очень хорошо приготовленным, иначе есть его невозможно.
Для самых туго соображающих Банки пояснила:
— За каждый день отсутствия шеф-повара Чандразехара его ресторан терпит огромные убытки.
— Я думал как раз сегодня пообедать в ресторане, — поспешно сказал я.
— Сэр, этими ресторанами управляют мои друзья. Я бы не хотел, чтобы они по ошибке накормили вас чем-нибудь неподходящим. Лейтенант Линдквист просила меня очень внимательно следить за вашим здоровьем, — возразил Чандразехар. — Вам и вправду лучше никуда не ходить.
— Ты хочешь сказать, что, пока не снимешь эту форму, мне придется питаться как кролику? — поинтересовался я.
Банки уставилась в потолок.
— Сэр, шеф-повар терпит огромные убытки.
— Так будет лучше для вас, не сомневайтесь, — заверил меня Чандразехар, исчезая на кухне, чтобы принести Труилло второе.
Я оставил недоеденную половину райты, объявил всем двухчасовой перерыв и решил немного прогуляться.
— Вам лучше далеко не отходить, сэр. Мало ли какие психи могут слоняться поблизости, — предупредила меня Банки.
Я воздержался от замечания о том, что большинство из них к нам уже заглядывали, и вышел за дверь. Повинуясь какому-то импульсу, я направился в церковь Катарины.
В совершенно пустом зале я присел на скамью. Пока я молча созерцал алтарь, из боковой двери вышел приземистый мужчина:
— Здравствуйте. Отец Якуб. Чем могу помочь? Отец Якуб мог с успехом сойти за молодого Деда
Мороза. У него были темно-голубые глаза под густыми бровями и черная окладистая борода.
— Меня зовут Кен Маккей, — ответил я, немного смутившись. — Я друг Катарины Линдквист. Я иногда захожу к вам на службу. На прошлой неделе, помнится, мессу проводила какая-то женщина.
— Дьякон Мэри Робб. Мэри произносит зажигательные проповеди, не так ли? — Отец Якуб улыбнулся, обнажив ряд ровных белых зубов. — Вы друг Катарины? Пойдемте… Катарина говорила, что вы, возможно, зайдете, — сообщил отец Якуб, когда мы вошли в ризницу.
— Должно быть, она знает меня лучше, чем я сам, — хмыкнул я. Если это действительно так, то я пропал.
Отец Якуб поставил кипятиться воду для кофе.
— Не желаете поделиться, почему вы пришли сюда?
— Ну, раз уж вы об этом заговорили, Грызуны, возможно, убьют меня на следующей неделе, если кто-нибудь другой не сделает этого раньше, так что я на всякий случай хотел бы уладить дела с Богом.
— Мы называем это покаянием.
— Не важно. Я должен исповедаться в грехах.
— Только если вы этого хотите. Присаживайтесь поближе.
— А разве мне не нужно вставать на колени в такой нише, где курят благовония? Знаете, как в кино? «Благословите меня, отец мой, ибо я согрешил?»
Отец Якуб усмехнулся и протянул мне чашку кофе.
— Это отошло в прошлое вместе с туфлями на высоком каблуке. Вы присядьте, я угощу вас чашечкой кофе, и мы побеседуем. Сахар? Сливки?
— Черный кофе, пожалуйста. У меня, должно быть, скоро откроется язва — от сливок желудок расстраивается. Отец, а ничего, что я не католик?
— Ничего страшного. — Отец Якуб вытянул указательный палец к потолку. — Он или Она там на небесах не возражает, а мне все равно платят одинаково. Кроме того, наша сестра во Христе Катарина просила меня оказать вам любую посильную помощь.
Мы поговорили обо всем, что только я мог припомнить, и времени на это понадобилось порядочно, поскольку мой рассказ напоминал отцу Якубу о том, что он сам совершил, когда был так же молод и почти так же глуп, как и я, а это заставляло меня припоминать и другие грехи. Закончив, я критически поглядел на него.