– Город в мраке сутулится, где-то плещется в улице твоих глаз море синее в берегах любви, – выводила она тоненьким голоском, стараясь при этом не разбудить соседей своей бабушки. Не хватало, чтобы ее попросили покинуть площадку, где она сидела, и спуститься ниже.
С чердака раздалось заунывное мяуканье кошки – то ли та подпевала, то ли требовала прекратить пение, Ариадна не поняла. Она поежилась и, подняв голову, посмотрела на запертый на висячий замок люк, ведущий на чердак. Кошек она боялась до смерти – у тех на нее были неадекватные реакции. Бабушка, правда, пыталась убедить Ариадну, что кошки пытаются ее всего лишь лечить, но ей совершенно не нравилось, когда те ложились ей на грудь или на шею. Она начинала задыхаться, хватать ртом воздух, но кошку не скидывала, боялась, как бы та в довесок ее не поцарапала или укусила.
На всякий случай Ариадна петь все же прекратила и, не выдержав, достала телефон, чтобы взглянуть на часы и позвонить бабушке.
Одна из четырех дверей на площадке открылась, выпуская девочку лет одиннадцати, как Таня, подумала Ариадна, и мальчика лет восьми с рюкзачками за спиной.
– Здравствуйте, – улыбнувшись, произнесла негромко девочка. – Ваша бабушка спит и не слышит, как вы звоните?
Ариадна кивнула.
– А вы к нам зайдите, – предложила девочка, и придержала дверь, – подождите немного, а потом еще раз позвоните. Родители в отъезде, а наша бабушка все равно уже не спит, так что вы никому не доставите беспокойства.
Отказываться от приглашения Ариадна не стала – она устала, хотела пить и в туалет одновременно. Уже подумывала, к кому лучше попроситься. А тут, можно сказать, такая удача.
– А-а-а, Ариадночка, – протянула соседка Нина Петровна. Она догадалась и нисколько не удивилась, что ночь девушка провела не в мягкой постели, а на лестнице – ее бабушка отличалась жестким характером, если не сказать, жестоким. – Проходи. Чайку попьем, я оладушков напекла.
К своему стыду Ариадна поняла, что и от завтрака отказаться не сможет. Более того, съест с аппетитом все, что ей предложат.
– Ты ешь, ешь, – соседка подкладывала и подкладывала ей в тарелку оладьи с курагой и изюмом. – Сметанку бери, густая, как нынче говорят по телевизору, термостатная.
«Развод доверчивых покупателей», – улыбнулась Ариадна, но сметаны щедро добавила, нисколько не стесняясь.
– А теперь рассказывай, – приказала Нина Петровна, подливая и гостье, и себе ароматного чая, настоянного на травах, и выставляя на стол вазу с шоколадными конфетами.
– Да и рассказывать-то особенно нечего, – пожала плечами Ариадна, беря в руки «Метелицу». – Меня уволили, а бабушка требует, чтобы я пала ниц и просила прощение неизвестно за что.
– Это должно было случиться, – многозначительно заметила соседка, от таких, как Нина Петровна, ничего не утаить – они всегда все знают и имеют на все свое мнение. – Сколько лет уже твоей воспитаннице?
– Одиннадцать, – ответила Ариадна.
– Большая уже, как моя Инночка, – улыбнулась соседка, – и вполне может обойтись без няни.
– Наверное, – кивнула Ариадна. Она не стала рассказывать все детали своего увольнения, это лишнее, Нине Петровне совершенно не обязательно это знать. А если бабушка решит поделиться с ней семейными секретами, то это уже ее личное дело.
– И что думаешь делать? – Нина Петровна проявляла к Ариадне неподдельный интерес.
– Пойду искать работу, встану на биржу, – ответила та, беря из вазочки еще одну конфету. – Если бабуля домой не пустит непослушную внучку, что вполне вероятно, то придется искать еще и угол.
– Угол, – неожиданно активизировалась соседка. – Угол… Ариадночка, – проговорила она вкрадчиво, словно вопрос о том, что девушка будет снимать жилье, уже решен, – а не хочешь мою квартирку снять. Много не попрошу. Мои на заработки за границу подались, год их не будет, я временно совсем сюда перебралась. А за квартирку боязно, как бы чего не вышло. А ты бы там пожила, последила. А? Пятнадцать в месяц меня вполне устроят.
Ариадна тихо крякнула – вот тебе и недорого. Она планировала снять комнату не дороже шести тысяч рублей, но, видимо, стресс и бессонная ночь сыграли свое дело, и она неожиданно согласилась на предложение. А, может, это и к лучшему, что все так повернулось.