Рассказать или нет? Элла знала, что он на кафедре: видела его машину, когда ходила в главный корпус на беседу с вербовщиками из КГБ. Впервые ей пришел в голову ужасный вопрос: а можно ли ему доверять? Да, он давал ей читать запрещенную литературу. А если это была провокация? Вдруг это он навел на нее вербовщиков? «Нет, — Элла тряхнула головой, отгоняя наваждение, — быть того не может». Во-первых, они ни словом не упомянули о запрещенной литературе, хотя могли бы. Запросто. Прекрасный рычаг давления. Кое-кого за такие вещи сажали, и они могли бы ей пригрозить. А во-вторых, агенты явно узнали о ней не от Лещинского. Они наводили справки в паспортном столе у Нечипоренко М. Н.
Элле стало стыдно. Даже дрожь прошла. Как она могла заподозрить Лещинского? Человека, который сделал ей столько добра? Человека, которому она явно нравилась. После случая в детдоме Элла твердо решила не знаться с мужчинами. Но она не была каменной и понимала, что нравится ему. Правда, до сих пор он не предпринимал никаких попыток за ней поухаживать, и это она тоже записала ему в плюс. Ей вспомнилось, как, получив первый гонорар и новый перевод в «За рубежом», она рассказала Лещинскому и добавила:
— Даже не знаю, как мне вас благодарить.
А он облучил ее своей светлой улыбкой и ответил:
— Давайте обойдемся без хозрасчета, Элла.
Он никогда не называл ее Эллочкой, и это ей тоже в нем нравилось. Своего уменьшительного имени она терпеть не могла, оно напоминало ей об Эллочке-людоедке из «Двенадцати стульев».
И еще Элла вспомнила историю об украденной книге, о больном профессоре, которого нельзя было волновать, и это помогло ей принять решение. Хватит лежать и трястись. Надо рассказать ему. Вот прямо сейчас пойти и рассказать, пока он не уехал. Может, он уже уехал, пока она тут дурака валяет.
Она вскочила, оделась и побежала в главный корпус. Машина Лещинского все еще была на стоянке. Элла поднялась по лестнице, перешагивая через две ступеньки, пулей пролетела по пустому и гулкому коридору и только у дверей кабинета заведующего кафедрой остановилась. Ей надо было отдышаться. Она даже шубу не оставила в раздевалке! Теперь, опомнившись, Элла сняла ее и перебросила через руку. Она постучала и, услышав: «Да, войдите», робко заглянула в дверь.
— Элла!
Почему-то он всегда ей радовался. Она смутилась еще больше и вошла.
— У нас было заседание кафедры. Все ушли, а я вот задержался… — Он всмотрелся в ее лицо. — Что случилось?
— Феликс Ксаверьевич, мне надо с вами поговорить.
— Да-да, конечно. — Он торопливо поднялся ей навстречу, прошел к двери и защелкнул английский замок. — Садитесь. Все уже ушли, нам никто не помешает. Может, вам воды налить? Хотя, честно говоря… — Он с сомнением кинул взгляд на казенный графин с водой. — По-моему, вам лучше глоточек коньяку. У меня есть немного в сейфе. Будете?
— Нет, спасибо, со мной все в порядке.
— Я же вижу, что нет. Выкладывайте, что стряслось.
На Эллу вдруг страх напал. Они же требовали подписки о неразглашении! Грозили уголовными последствиями! Сделав над собой усилие, она поднялась со стула.
— Извините, я зря к вам пришла. Простите за беспокойство.
— Ничего не зря! Да оставьте вы эту несчастную шубу, сядьте! Говорите, в чем дело.
— Я не хочу, чтобы из-за меня у вас начались неприятности.
На миг его взгляд стал строгим, пристальным, колючим.
— Вы попали в какую-то историю? Да нет, ни за что не поверю. Фарцовкой вы не занимаетесь… У вас нашли что-нибудь запрещенное? — догадался Лещинский.
— Нет… Хотя вы почти угадали. У меня была беседа с агентами КГБ. Меня… приглашали на спецотделение.
— Ах, вот в чем дело! — с облегчением улыбнулся он. — Я мог бы и догадаться. Сильно они вас напугали?
— Они просили не разглашать… — сказала Элла. — Подписку требовали.
— А вы дали?
— Нет.
— Ну вот и хорошо. Устраивайтесь поудобнее и расскажите мне все подробно. Не волнуйтесь, дальше меня это не пойдет.
Элла рассказала о своей встрече с агентами. Лещинский несколько раз останавливал ее, переспрашивал, уточнял, просил ничего не упускать. Элле уже самой не верилось, что всего час назад она так дерзко и нагло беседовала с агентами КГБ.
— Они представились? — спрашивал Лещинский. — Документы предъявляли?
— Нет, не предъявляли.
— А что же вы? Могли потребовать.
— Я… как-то растерялась, — призналась Элла. — Вряд ли это были их настоящие имена.
Когда она дошла до еврейского происхождения Пушкина, Лещинский расхохотался до слез.