Некоторое время он страдал от жары, но в конце июня наконец пришли муссоны. Теперь легко было охладиться, просто выйдя из-под навеса под дождь.
До определенного момента никому и в голову не приходило гнать его из акхары. Он был опрятным, тихим и скромным, держался вежливо и дружелюбно, к тому же приносил пользу. Бревно с мальчишками таскал по площадке, словно какой-нибудь чертов буйвол! Неловкость и застенчивость тоже скорее располагали к нему. Словом, старшие члены акхары не видели в Лаксе никакой проблемы, пока он не взял в руки палку.
Точнее, не совсем так. Гада, которые он крутил над головой почти с первого дня, и есть не что иное, как длинные палки. По-английски слово «гада» обычно переводится как «булава»: это оружие представляет собой камень весом до сотни фунтов (хотя обычно все-таки меньше), закрепленный на длинной, довольно хлипкой на вид рукояти. Одни гада выглядят как артефакты из зала палеолита в историческом музее, другие изготовлены из бетона и арматуры минут десять назад. В том, что Лакс тренировался с гада, пока соблюдал технику безопасности, ничего дурного не было: это то же, что упражняться с гантелями в уголке какого-нибудь лос-анджелесского фитнес-центра.
Слово «гада» можно перевести и как «дубинка» или «большая палка». Уменьшительная форма гатка означает палку поменьше и без отягощения, обычно просто бамбуковый или ротанговый шест около метра длиной. Бывает и длиннее, и короче: в боевых искусствах, основанных на использовании шеста, не так уж важна точная длина. Некоторые видят в шесте просто замену меча. В самом деле, опытных мастеров гатки – так называется это боевое искусство – можно увидеть на тренировках и с настоящими мечами. Но в конечном счете это название означает просто «палка», так что борцы на тренировках по большей части работают тупым бамбуком, а не острой сталью. Лакс признавал за мечами романтику и обаяние, но сам был вполне доволен работой с шестом, считая его куда более полезным для практических целей – например, если на улице в Ванкувере к тебе полезет какая-нибудь гопота. Гатке он учился в Ричмонде у очень хорошего мастера: хотя с расстояния семи тысяч миль заметил, что его наставник был по местным меркам несколько эксцентричен, пожалуй, здесь считался бы чудаком – одна из причин, по которой люди покидают родину. Но, так или иначе, для Лакса он стал отличным учителем. В детстве, где-нибудь у верхних притоков Фрейзера в Колумбии, ожидая, пока за ним приедет отец, юный Лакс не раз тренировался с сосновой веткой вместо шеста. Тренировался и сейчас, в Амритсаре, в номере очередного «Мариотта», «Уиндема» или «Рэдиссона», предварительно плотно задернув шторы.
Так и вышло, что в гатке Лакс оказался более подкован – намного более подкован, – чем даже самые старшие и опытные члены акхары. Эти почтенные старцы сказали Лаксу напрямик: вряд ли они смогут его чему-то научить. Он стучится не в ту дверь. Лакс понял правильно: ему вежливо сообщают, что он мешает. Смущает умы. На его фоне меркнут местные звезды. Для тех ребятишек, которых катает по утрам на бревне, он стал героем. С этим нужно что-то делать. Руководители акхары – люди разумные, ничего дурного ему не желают; и в любом случае им нужно будет как-то объяснить молодежи, почему Лакс вдруг исчез.
Короче, они навели справки и связались с неким Ранджитом, инструктором из Шандигара: с шестом он творит чудеса и готов взять себе нового ученика. Лакса, можно сказать, выпихивают наверх. Его мальчишеский фан-клуб воспримет это с восторгом, как своего рода повышение. Их герой отправится покорять вершины – а они смогут с восторгом о нем вспоминать, любуясь на расстоянии.
Хьюстон
Ближе к Новому Орлеану Виллем и Жюль свернули на запад, на Десятую магистраль. Теперь они ехали параллельно пути, по которому прошел ураган. Несколько часов дорога вполне соответствовала предсказаниям навигационной системы. А потом Виллем едва не угробил и себя, и пассажира: не заметил, что шоссе впереди перекрыто, и лишь в последний миг ударил по тормозам.