По дороге я встретила всех, кого встречать не надо было: главврача, никогда так рано не приходившего в поликлинику, Нин Иванну, маму с молчащей дочкой – они шли заранее, чтобы быть первыми, и еще вдобавок подругу моей мамы, которая тащила с утра пораньше на прием к другому врачу внука. Вот, подумала я, все и увидели, какой я стала свободной и распущенной женщиной. На самом деле, возможно, никто ничего и не понял. Нин Иванна в любом случае думает, что я по ночам выпиваю с любовниками, даже когда я ночь напролет плачу об Ийке. Главврач, увидев меня, как обычно, отвернулся. Может, он в меня влюблен? – вдруг пронеслась у меня мысль. Ого! Вот они, бурные ночки! За десять с липшим лет работы в поликлинике мне ни разу в голову такая мысль не приходила…
Мамина же подруга заботливо осведомилась:
– Сашуня, ты не болеешь, детка? Что-то плохо выглядишь…
В кабинете я наскоро привела себя в порядок, налила себе чаю и позвала за двадцать минут до начала приема мамочку с молчащей девочкой Ксюшей.
На приеме в тот день было столько выздоровевших и заболевающих детишек, что я даже не смогла сделать короткий перерыв, чтобы выйти и позвонить папе Владика, хотя мысль эта не отпускала меня до двенадцати часов, пока не закончился прием. Нин Иванна, как назло, тоже никуда не убегала из кабинета, а при ней мне звонить почему-то не хотелось.
Раза три или четыре за прием кто-то звонил мне на мобильный с неизвестного мне номера. Я была почти уверена, что это звонил Олег. Но что ему сказать, я совсем не знала. Поэтому просто не отвечала. Тем более что Нин Иванна каждый раз вскидывала на меня цепкие глаза, яростно накрашенные толстым зеленым карандашом, и поджимала губы, как будто тоже догадывалась, кто и почему мне звонит.
Когда тот номер определился раз в пятый, я воспользовалась тем, что в кабинете было очень шумно – ворвалась без очереди мамаша за справкой для детского сада, зашла окулист со знакомым ребенком, чтобы я послушала ему бронхи, и разревелся трехлетний малыш, который час ждал своей очереди за дверью, а теперь сидел и боялся меня у мамы на руках, потому что та сказала: «Будешь орать, тетя доктор тебе укол сделает прямо в ухо!»
Я ответила: «Алло» – и сама не услышала своего голоса, зато звонивший наверняка успел насладиться всей какофонией нашего вполне обычного приема. Но из трубки раздался нервный женский голос:
– Алё! Александра Викторовна!
– Витальевна! – поправила я. – Слушаю вас.
– Мне здесь телефон оставили, велели звонить в случае чего, а никто не отвечает.
– Да, да, я слушаю вас, – сказала я погромче и отвернулась к окну. – Говорите!
– Это платный врач?
– Нет, это не платный врач.
– А… – сказала женщина и положила трубку.
Я еще раз взглянула на определившийся номер – да нет, я совсем не знаю такого номера. Ладно, дольше заниматься непонятным звонком было невозможно. Восемь пар глаз смотрели на меня сейчас – кто с ужасом, кто с раздражением, кто с надеждой – что я не буду делать укол и отрезать ноющие уши. Некоторые родители пугают детишек, когда они отказываются лечить нос, ухо, порезанный пальчик, говорят, что придет тетя доктор, то есть я, и что-нибудь им отрежет или сделает самый страшный в мире укол из огромного шприца. И дети иногда панически боятся меня, несмотря даже на мою симпатичную и мирную внешность. Но довольно быстро успокаиваются рядом со мной. Детишек в этом смысле почти нельзя обмануть.
Сейчас одна мамаша сидела передо мной, держа на руках ребенка, другая присела на кушетку – она прорвалась якобы к Нин Иванне, а ждала, естественно, меня, третья маялась в дверях с крупным подростком, которого со спины можно было бы принять за ее упитанного младшего брата… Еще на меня вопросительным взглядом смотрела окулист и время от времени ужасным взглядом пронзала Нин Иванна. Бывает, что она просто выносить меня не может. Я заметила, что особенно это случается в яркие солнечные дни и в первые дни после праздников.
Я попробовала твердо выдержать взгляд Нин Иванны, после чего она набрала воздуха и прокричала что есть мочи:
– А ну-ка, вышли все из кабинета! Вы останьтесь, – кивнула она вздрогнувшему окулисту. – Подойди к врачу-то, – показала она ребенку рукой на меня. – И фуфайку свою подними. Теперь глубоко дыши.
Мальчик лет десяти, которого привела окулист, старательно задышал еще до того, как я успела приложить к его груди стетоскоп.
Примерно через час после странного звонка в моей голове появилась одна мысль, прорвалась сквозь фамилии, имена маленьких пациентов, их анализы крови и диагнозы. Мысль очень простая: «А как же Олег может мне звонить? Он ведь не знает моего номера телефона!»