Я попробовала набрать Ийкин номер. Телефон у нее был включен, но она не отвечала – видела, что звоню я. Завтра в школу – значит, надо что-то решать, а она решить не может. Скрепя сердце, я, наконец, позвонила Хисейкину. Мог бы, кстати, сам позвонить и что-то сказать. Не он ли все эти годы призывал меня к мирному, дружескому решению всех возможных конфликтов? Хотя главный конфликт для меня состоял в том, что я именно его, мутного, скользкого, беспринципного Вадика Хисейкина, подыскала себе в жизни, чтобы родить единственную дочь. Почему-то мне кажется, что других детей у меня уже не будет. Как врач, я слишком хорошо понимаю все тяготы поздних родов.
Интересно… И это тоже – результат моей случайной (я была убеждена, что именно случайной) встречи с мужчиной вчера ночью? Ни разу за последнее время мне не приходила мысль – будут ли у меня еще дети или нет…
Хисейкин ответил сразу и почти весело:
– Да-да?
– Привет, Вадик. Это Саша.
– Саша, Саша… – проговорил Хисейкин, видимо, занимаясь в этот момент чем-то другим. – А, ну да. И тебе привет. Привет тебе, привет…
– Вадик!
Я даже остановилась. От его наглого, равнодушного голоса мне захотелось закричать. Какой подлец, ну надо же! Как будто ничего не произошло!
– Саш, ты чего-нибудь хотела? А то я занят.
– Вадик, – я опустила всю лирику про то, как нехорошо он поступил, договорившись с Ийкой за моей спиной, и о том, как вообще все нехорошо, просто по-скотски получается, и спросила о главном: – В какую школу Ийка завтра пойдет? Каникулы кончаются.
– Каникулы? У нее каникулы? А я думал, она у тебя школу бросила.
Он, наверно, специально издевался, чтобы я нажала «отбой» и перестала приставать к нему со сложными вопросами.
– Нет, Вадик. Она ученица девятого класса. И учится вполне прилично. Ты же все знаешь. Давай не ссориться, пожалуйста!
– Я с тобой поссорился много лет назад. Когда ты решила рожать и заставила меня на тебе жениться. Я потерял с тобой несколько очень важных для себя лет. Так чего ты хочешь?
– Вадик… – У меня все же сдали нервы. – Зачем ты это сделал? Зачем ты забрал Ийку? Она же еще маленькая, ничего не понимает! И зачем ей работать у тебя?
– Да жалко ее стало, – зевнул Хисейкин. – Ходит, завидует, по сторонам смотрит голодными глазами, у Маришки моей вещи клянчит…
– Нет! – вырвалось у меня.
– Да, Саша, да. Вот и решил бедолаге помочь. Пусть хоть немного нормально поживет. Все равно мы ее долго не выдержим, отдадим в другую семью… куда-нибудь. Она уж очень Марину раздражает, завистью своей и… – он секунду подбирал слово, – подобострастием.
Он победил. Я нажала «отбой». Села куда-то, что попало по дороге. Закрыла рот рукой, закусив ее так, что прокусила толстую кожу перчатки. И просидела так несколько минут, стараясь не закричать – от боли, от ужаса, от беспомощности.
И что, что мне делать? Куда идти? Как говорить с Ийкой? Пойти в роно? Или к участковому милиционеру? Ее отдадут в другую семью… Да она что – вещь? Моя глупая Ийка… Господи…
Какие же слова найти, что надо сделать, чтобы как-то убедить ее вернуться? Я не верю, нет, не верю, этого не может быть, чтобы она что-то клянчила, чьи-то вещи или что-то еще! Она ведь не так уж плохо одета, даже модно, как только позволяет наш бюджет… По крайней мере, не хуже, чем другие девочки в ее классе. Я очень хорошо понимаю, как в этом возрасте важно быть модной, стильной…
Ой, Господи… Нет, я просто не выдержу… Ведь единственный человек, виноватый в том, что произошло, – я сама. И больше никто. И хуже этого нет. Нельзя найти врага и начать на него облаву, атаку, засаду – все что угодно. На себя-то как начать облаву и засаду? Уже все понятно – я неправильно воспитывала Ийку Но теперь-то что делать? То время не вернешь, когда я чувствовала – не надо ей с Хисейкиным общаться! Вот она – цена сладкого куска, цена его подачек. Да, мне хотелось, чтобы у Ийки было все, как у большинства девочек: и одежда, и хороший отдых, и книжки, и куклы. А для этого нужны деньги. Сама я не могла заработать со своей профессией столько, чтобы мы не жили за ужасной, крошащей судьбы гранью нищеты. И так-то нашу жизнь слишком обеспеченной назвать было бы трудно. Но, по крайней мере, в необходимых вещах Ийка отказа не знала.
И обездоленной девочкой, у которой нет папы, она тоже себя не чувствовала. Наоборот, я сумела убедить ее, что у нее ситуация – лучше, чем у многих детей, чьи родители ругаются и даже дерутся на глазах у детей. У нее ведь раз или два в месяц появляется благожелательный папа и общается с ней, а также со мной – вежливо и предупредительно.