Эта идея-фикс еще долго торчала острой занозой в голове Толи Корсунова. Свидетельством тому явился его вопрос ко мне, обращенный добрый десяток лет спустя. В январе 1991 года, уже после его и моей демобилизации, я побывал на Дальнем Востоке, в том числе в Тихоокеанском. Там мы и встретились. Мы сидели у него дома и по-доброму общались за столом, когда он, слегка волнуясь и запинаясь, задал мне все еще волнующий его вопрос:
— Алексей, ну скажи, ведь ты тогда спал? Да!?
Я сразу уловил его жгучий, не угасший к тем событиям интерес. И мне стало неловко за себя. Как я мог допустить, чтобы из-за меня человек так сильно и долго мучился? С учетом срока давности не имело смысла запираться, да и очень хотелось порадовать Анатолия тем, что он был прав, поэтому я признался:
— Конечно, спал, — я сказал это искренне, а прозвучало мое признание так, будто я просто успокаиваю друга, прибегая к простительной лжи. И мне показалось, что вот теперь-то он точно не поверил этим словам и окончательно убедился, что в те далекие дни я его не обманывал.
И Толин груз лег на мои плечи.
Вывод: Как сложно порой сочетаются правда и ложь! Правда способна убить, а ложь — воскресить. Слово… нет цены его могуществу и власти над нами. Никогда не бросайтесь пустыми фразами, не соблазняйтесь легкой победой с помощью их обманных значений, ибо придет час разбрасывания камней и вместо торжества он принесет вам горечь, уже неотступающую.
Но это были лишь мои химеры… вибрации нечистой совести. На самом деле Толя обрадовано подскочил на месте и с многолетней убежденностью, как Галилео Галилей, вскричавший на костре: «E pur si muove!» (И все же она вертится!), — подхватил:
— Ну, я же был прав! Я же знал, что у тебя в голове часы, и ты к докладу просыпался.
Вот так Анатолию потребовалось более десяти лет, чтобы найти правду и, утвердившись в своей правоте, успокоиться. Наконец он получил ответ на мучивший его вопрос: «А спал ли Ловкачев на вахте?». Успокоился ценой того, что вверг в покаянное беспокойство меня.
Флотский порядок
На флоте существуют свой порядок, свои традиции. После окончания затянувшегося служебного мероприятия или работ с участием личного состава старший группы, будь то офицер или мичман, в первую очередь обязан позаботиться о моряках: накормить, уложить спать, и только потом подумать о себе. И это правильно, это всем нравилось. А вот что не нравилось?
Не нравилось, когда перед тобой ставят задачу или дают поручение, а дальше полагаются на твое творчество — средств для выполнения не предлагают. На вопрос, где взять то, без чего невозможно обойтись, отвечают:
— А вы, товарищ мичман, проявите смекалку и изыщите. Как будете исполнять, меня не интересует. Об исполнении задания доложить в срок.
После столь назидательного инструктажа и при такой прекрасной позиции руководства вдохновение не появлялось, даже не радовала предоставленная степень свободы. Задание выполнять не хотелось, зато так и подмывало послать тех, кто его выдал, подальше… и думалось о преимуществах рабства, когда включать смекалку не было необходимости. Но это в первые минуты, когда ты пребывал в состоянии истерической прострации под впечатлением от столь внимательного и предупредительного отношения и не мог сфокусироваться на предстоящем деле. Потом ты начинал успокаиваться, просыпался твой интеллект и появлялись первые проблески его подсказок. Приходило понимание, что если нет средств для выполнения задачи, значит, их надо раздобыть. И вот тут простора для полета фантазии открывалось ну просто не меряно.
Во-первых, требуемое можно было попросить, но это значило, оказаться чьим-то должником.
Во-вторых, не стоило сбрасывать со счетов… пардон, временное заимствование, или кражу, что есть не комильфо, хотя бы потому что чревато поимкой и поркой.
В-третьих, нужная вещь могла валяться в мусоре или там, где ее просто не успели убрать, ведь общеизвестно, что в те годы на свалках чего только не находилось, не зря народные умельцы собирали автомашины из комплектующих, подобранных там. Хотя тут подстерегал риск непродуктивной потери времени — поиски могли затянуться, что вело к срыву сроков выполнения задания.
Если вопрос загонялся в тупик, оказывался дилеммой, то существовал прямой путь попасть в разряд неисполнительных военнослужащих. Если это происходило с тобой раз-другой, если твоя неисполнительность превращалась в систему, то ты обрастал нелестным мнением и тогда на тебе ставили крест. В случае же слишком творческого подхода к делу, военнослужащий рисковал криминализировать свою сущность с очевидными последствиями.
Если же военнослужащий понимал меру вещей, успешно выполнял приказ в легитимном русле, то он приобретал реноме делового человека, который со временем решает все или почти все проблемы, встречающиеся на служебном, да и просто на жизненном пути.
Вывод: Быть исполнителем примитивных работ легко, достаточно иметь руки-ноги и крепкие мышцы. Так можно работать на конвейере, выполнять однотипные механические операции. Но это скучно, потому что однообразно.
Интереснее самому решать задачи, находить правильные и успешные решения, для чего необходимо проявлять творчество и нести ответственность за свои поступки и действия.
«Плох тот солдат…» Ставшие истиной суворовские слова подразумевают то, что настоящему мужчине надо пройти все эти пути, чтобы испытать себя и понять, где он наиболее нужен людям.
Всплытия
«05.02.1979 г., московское время 0515
Охотское море
… Вчера всплыли, можно было посмотреть на белый свет, но это меня не увлекло».
Как уже упоминалось, во время автономного плавания с одним из мичманов случилось обострение аппендицита. Поэтому наш доктор, капитан медицинской службы Иван Васильевич Ещенко, произвел операцию по удалению этого рудиментарного отростка. И вот сейчас, находясь в Охотском море, мы всплыли неподалеку от Магадана, где передали больного на буксир, который должен был доставить его в военный госпиталь для обеспечения послеоперационного лечения и должного ухода.
Вывод: Говорят, если бы была возможность прорыть туннель сквозь землю через ее сердцевину, то свободное падение по нему от края до края заняло бы всего… сорок две минуты! Это страшно!!! Мы живем на маленькой хрупкой планете, где к тому же властвует вода…
Почему всплытие не порадовало, понять легко — Север, низкое хмурое небо, серые холодные волны, неприветливая погода и болезнь товарища. Конечно, можно было бы полюбоваться облаками, если бы они были. Но только нет — небо было затянуто ровной непроницаемой пеленой. А волны, стальные по цвету и хищные по повадкам, катящиеся со всех сторон от самых горизонтов, тем более наполняли душу тревогой, ибо при взгляде на них понималось, как мало на нашей планете тверди.
«08.02.1979 г., московское время 0405
Охотское море
… Вчера вечером лег спать в 1030, а в 1130 вдруг вскочил как ошпаренный и давай лихорадочно одеваться. Одевшись, застелив постель и взглянув на часы, я удивился. Меня никто не будил, и спать я мог еще целых четыре часа. Однако спросонья все еще не доверяя часам, я решил определиться во времени по распорядку дня. Со стороны, наверное, это смотрелось забавно. Юра Бессонов, кстати, наблюдал эту сцену со своей шконки.
Да, было такое. Я вспомнил, как Юра таращился на меня, когда я бился в пропульсивных конвульсиях, собираясь на вахту. Затем его взгляд стал каким-то плутоватым, но самое удивительное, что он при этом молчал — странное, совсем не свойственное состояние для Бессонова. А может, он просто спал с открытыми глазами? А чего тогда менялось выражение его лица? Может что снилось?
Вчера на партсобрании проговорили целых четыре часа, если признаться, то это очень долго. Поражает способность некоторых товарищей лить воду, так и хочется ляпнуть:
— А поконкретней да повесомей нельзя?
Однако мало кто прислушивается к внутреннему голосу.
Море, оказывается, тоже способно сносить бюрократические собрания и заседания, как и бумага, про которую говорят, что она все стерпит.
Смотрели вчера фильм «Большой трамплин», читаю первый том Ги де Мопассана, сейчас — роман «Монт-Ориоль». Кстати, некогда мною уже читанный. За все время это лишь вторая приличная книга из всего имеющегося у нас».