Совершая эту пакость, я не очень-то и прятался — мне была интересна реакция Юры Бессонова. Ведь хотелось повеселиться, а потом еще столько же посмеяться, рассказав нашу историю товарищам.
«22.02.1979 г., московское время 2100
Охотское море
… очень жаль, что Новый год мы встретили в разлуке, день твоего рождения не пришлось прожить вместе. Очередной праздник — 23 февраля… И в этот день мы будем вдали друг от друга, и 8 марта тоже…
… боже мой, как же долго я живу без тебя! Уже третий месяц! Вот посмотри:
в июле — 7 дней, начиная с 24 числа; август — весь наш; сентябрь — прошел мимо нас; октябрь — лишь половину провели вместе; ноябрь — урывками; декабрь — лишь первую половину; январь, февраль — я в море.
Мы знаем друг друга уже восемь с половиной месяцев. Однако если разобраться, то получается иная картина. В июле — 7 дней, в августе — 31. Ты прилетела 17 октября, значит, в этом месяце 14 дней, которые также нужно ополовинить, так как я нес суточную вахту на лодке, поэтому остается не более 7-ми дней. Аналогично и от ноября осталось не более 13-ти дней, так как кроме вахты были выходы в море, и в декабре — 6-7 дней. Итого не более 65-ти дней, то есть набирается чуть более двух месяцев из восьми с половиной.
С Леной я познакомился 24 июля 1978 г. в поселке Рыбачьем в Крыму, когда находился в отпуске. Там мы встречались каждый день. Затем я уехал к месту службы, а она прилетела ко мне на Дальний Восток 17 октября, и наши встречи после первой разлуки из регулярных превратились в эпизодические. При этом необходимо добавить, что даже в этих выкладках мною сделан приличный допуск в сторону увеличения времени пребывания вместе. Но если продолжить анализ, то…
Четыре месяца ты находишься здесь, из них мы виделись 27 дней, а 39 приходятся на полтора месяца моего нахождения в отпуске. Впрочем, если эти 27 дней, прожитые вместе с тобой на Дальнем Востоке, рассмотреть более придирчиво, то из них вряд ли останется половина. Ведь я приезжал домой не на выходной или после работы, как штатский человек приходит домой. Я всего лишь приезжал на ночь на автобусе, который выезжал из Павловска в 21 час, а на службу отправлялся в 0630. С учетом дороги до дома и обратно, что забирало не менее получаса, получается не более 8-ми часов. Умножаем их на количество дней, то есть на 27, и получаем 216 часов. Если эти часы перевести в дни, то получается, что на Дальнем Востоке мы пробыли вместе ровно 9 суток. И смех, и грех, тебе, наверное, смешно… Выходит, что ты прилетела ко мне сюда, за тридевять земель, на девять суток, да и из них мы большую часть просто проспали, ибо я приезжал лишь на ночевку».
И комментарии здесь излишни. Такова специфика морской службы. Далеко не каждый ее выдерживает, как со стороны моряка, так и со стороны его половины.
«24.02.1979 г., московское время 2100
Охотское море
Новостей никаких нет. Если не считать постоянных склок Бессонова со всеми… Единственная радость — нам осталось плавать в автономке девять дней.
Страшит то, что и после этого нам не придется увидеться, хотя, кажется, я к этому внутренне готов».
Долгое нахождение в замкнутом пространстве, усугубленное разлукой и тревогой за любимого человека, по-разному влияет на каждого члена экипажа. Кто-то находит возможность снять накопившийся психологический негатив сливом его на своих же товарищей. Вот и получается такой эмоционально-психологический компот, похлеще «коктейля Молотова». Во время войны бутылкой с зажигательной смесью уничтожали по одному танку с экипажем от трех до пяти человек, а стаканом нашего «компота» можно «сжечь» как минимум один отсек, а как максимум — утопить подводную лодку целиком, вкупе со ста двадцатью жизнями. И кто в состоянии оценить накал психологического климата и моральную усталость экипажа, испытавшего на себе катастрофу подводной лодки в море.
«27.02.1979 г., московское время 1130
Охотское море
Читать практически нечего, хватаю, что попадется под руку. Хорошей вещью считается журнал «Человек и закон». На гражданке, пожалуй, я бы его не посмотрел, а здесь приходиться. В последнее время хочется почитать Л. Н. Толстого, видимо, под впечатлением фильмов «Анна Каренина», «Война и мир».
Такое впечатление, что тогда мы находились в каком-то заточении. Нет, положительно, любовь плохо влияет на мужчин.
Подумалось, что в то время еще не было компьютеров. А ведь как было бы здорово иметь на корабле ноутбук с прекрасной библиотекой на дисках. Хотелось прочитать много книг и просмотреть кучу художественных, документальных, исторических, научно-популярных и прочих фильмов. С ноутбуком можно было бы заниматься интересной работой. В этом плане нынешним подводникам легче. В наше время была только киноустановка, и даже видеомагнитофоны стали появляться только лет через пять после того, как я ушел со службы.
«28.02.1979 г., московское время 2015
Охотское море
Последний день зимы, через четыре часа наступит весна…
Должен заметить, что в этом высказывании я категорически неправ, так как данное замечание имеет отношение к московскому времени. А мы-то находились в Охотском море, где разница составляла восемь часов. Если считать по магаданскому времени, то фактически весна наступила уже четыре часа тому назад.
… и направил наши стопы по направлению к дому».
Это значит, что наш корабль повернул свой нос и, неспешно (ведь мы же на боевой службе) толкая себя винтами, почапал в сторону места своего базирования — в бухту Павловского.
«01.03.1979 г., московское время 2315
Охотское море
… слухи одни противоречивее других. В последнее время сплю немного — в пределах четырех часов, однако к этому привык, хуже другое… Говорят, что осталось около четырех суток».
Шуточки
Самое опасное время, когда подводная лодка возвращается домой. Экипаж, утомленный морем и уже готовый расслабиться на берегу, пребывает в уязвимом состоянии. Человеческий фактор никто не отменял. К сожалению, он присутствует там, где есть люди.
В первой автономке произошел забавный розыгрыш с некоторыми, я бы сказал, организационными выводами и не очень приятными последствиями для одного из участников этого действа. Как-то Михаил Михайлович Баграмян на пару с замполитом Василием Сергеичем Андросовым по уже сложившейся привычке или даже традиции азартно резался в домино против другой двойки — Николая Ивановича Семенца и Анатолия Ивановича Захарова. В один из перерывов, дабы отдохнуть от всяких там «козлов» и прочей «рыбы», игроки пошли перекурить в пятый отсек, где уютно расположилась и принялась с наслаждением употреблять никотин. Михаил Михайлович уже потом рассказывал: «Сидим, дымим. Вдруг заскакивает молодой старший лейтенант, он же командир пятого отсека».
Здесь необходимо кое-что разъяснить. Наш «родной» командир пятого отсека старший лейтенант Виктор Юрьевич Кузнецов перед автономкой заболел, говорят, запил горькую. Но стратегический ракетоносец — это не троллейбус, который может не выйти на маршрут из-за простуды водителя, поэтому к нам «подсадили» прикомандированного офицера с другого корабля.
И вот подходит к курилке, где засели любители домино с сигаретами, этот молодой старший лейтенант, являющийся как бы хозяином отсека, по естественной надобности. Будучи командиром, он чисто теоретически мог воспользоваться своим положением и выгнать всех из курилки. Однако не стал против ветра… ну, скажем, идти под парусом. Чувствуя, что ему противостоит более мощный объединенный должностной авторитет, этот поистине подводный риф, о который в своем движении по служебной лестнице можно брюхо распороть, старший лейтенант скромно потупил очи и ограничился интеллигентным и почти светским даже не замечанием, а комментарием:
— Как надымлено! — сказал он. А потом выдержал паузу и обратился к старшим начальникам с вопросом: — А еще есть, где покурить?
Михаил Михайлович — самый младший по должности и званию, но не по возрасту, не захотел отвлекать командиров от важного дела умаления своего здоровья. И чтобы отмахнуться от назойливого и не вовремя потревожившего их посетителя, он послал молодого лейтенанта куда подальше. Нет, нет! Не туда, куда посылал меня мой горячо любимый и весьма уважаемый Виктор Степанович Николаев, когда я находился в трубе торпедного аппарата, а гораздо культурней и ближе. Молодого старшего лейтенанта послали в одиннадцатый отсек. Пытливый ум молодого лейтенанта попытался взбрыкнуть: