Часть 4. СЛУЖБА В ШТАБЕ
Больше быть, чем казаться, много делать, но мало выделяться.
Начертано на плане Шлифена
Были у меня некоторые сомнения насчет целесообразности упоминания своей службы в штабе дивизии. Знаю, есть люди гордящиеся службой на подводных лодках и умалчивающие или стыдливо говорящие о работе в штабе. И эта тенденция наиболее ярко выражается именно в среде подводников. Вот и выходит, что, с одной стороны, если считаться с общественным мнением, то надо зачеркнуть два года своей жизни и службы на флоте. С другой стороны, это моя судьба, моя биография. Этим периодом, как и непосредственной службой на подводных лодках, я горжусь. Поэтому и решил эти годы из воспоминаний не вычеркивать, а рассказать о них так, как было. А кому это не нравится категорически, то он вправе при чтении опустить этот период, тем более он выделен в отдельную главу…
Знавал я на флоте и других людей — тех, кто хотел бы служить в штабе, однако предложено им это не было. Возможно, у таких читателей возникнет некоторый дискомфорт при чтении главы об этом виде деятельности, подобие ревнивого отношения к счастливчику. Таким сочувствую, ибо все надо попробовать в жизни, о чем мечтается человеку.
А чтобы быть объективным, заострю внимание на крайне негативной точке зрения, что будто бы в штабах много консерватизма и дурости. Да, есть там люди, которые моря не нюхали или забыли, как оно пахнет. Но на это напрашивается вполне очевидный ответ: «А где их, консерваторов и дураков, нет? На подводных лодках их ничуть не меньше». Только тех, кто моря не нюхал, на подлодках по определению быть не должно. Однако на стоящих в доке или ремонте лодках такового состава хватает. И чем дольше лодка не плавает, тем больше подобного состава приобретает.
Да и то сказать, что среди выдающихся флотоводцев было много тех, кто прошел штабную работу. Другой вопрос, что косный элемент, прочно стоящий костью в горле, а точнее в штабах, создает трудности всем и не только плавающим подводникам.
Вывод: И здесь уместно призвать моряков, чтобы каждый из них понимал и правильно оценивал свою пользу большому делу. Чтобы каждый, став балластом, вовремя покидал корпус и не тянул его на дно.
Пребыванием в штабе я свою службу на флоте не закончил, так как последние полгода снова плавал на боевом корабле.
Новое назначение
Мой переход в штаб 21-й дивизии атомных подводных лодок, несмотря на первоначальное сопротивление этому командира «К-523» Олега Герасимовича Чефонова, все-таки состоялся.
Итак, после «зарубленного» командиром рапорта о моем переводе в штаб флагманский минер Виктор Григорьевич Перфильев «пошел по миру» нашей дивизии. И с тем же предложением «руки и сердца» обратился к мичману и коммунисту Николаю Павловичу Сердечному, прослужившему на флоте на пару лет дольше меня. Он, имевший больше меня оснований для службы на теплом береговом месте, без жеманства и лишних проволочек дал свое согласие, как засидевшаяся в невестах перезрелая девица. Однако вмешавшийся господин случай и эту «посевную» флагманского минера завалил самым бессовестным образом. Николаю просто не повезло, так как он залетел по пьянке. Это стало достоянием гласности, да и еще с проработкой его поведения на партийном собрании. Короче, кандидатура Сердечного была отклонена самым решительным образом.
В поиске других вариантов у Виктора Григорьевича незаметно прошел год. За этот период и в моей биографии произошли изменения. Поэтому в 1979 г. при очередном посещении нашего РПК СН «К-523» Виктор Григорьевич Перфильев вновь обратился ко мне с тем же предложением. На этот раз его аргументация оказалась железобетонно убедительной. Да и командование нашего крейсера препятствий уже не чинило — Олег Герасимович оказался настоящим хозяином своего слова.
Виктор Григорьевич Перфильев к осаде приступил не сразу:
— Ну что, Алексей Михайлович? Как у тебя дела?
— Нормально, товарищ капитан 3-го ранга.
— Это хорошо. Ты в дальнем походе был?
— Был.
— Женился?
— Женился.
— Квартиру получил?
— Получил.
— В отпуск сходил?
— Сходил.
— Так вот, я снова предлагаю тебе перейти ко мне в штаб дивизии. Отрицательный ответ не принимается.
И в послужном списке моего личного дела появилась очередная запись:
«01.06.1979 г. — старший инструктор БЧ-3 ВУС-29410 управления 21-й дивизии ПЛ 4-й флотилии ПЛ ТОФ.
Приказ командира 21-й ДиПЛ № 0120 от 01.06.1979 г.»
А ровно через месяц 01.07.1979 был издан приказ о моем назначении внештатным комендантом штаба 21-й дивизии (в/ч 87066).
Так как помимо основной должности старшего инструктора БЧ-3 мне «было положено» и бесплатное приложение в виде обязанностей коменданта штаба, то я имел и две параллельные вертикали подчинения: как по минерской части, так и по комендантской. По минерскому делу я подчинялся флагманскому минеру, капитану 3-го ранга Виктору Григорьевичу Перфильеву, а по комендантской линии — старшему помощнику начальника штаба по строевой части, капитану 3-го ранга (впоследствии капитан 2-го ранга) Николаю Ивановичу Королевскому. Впрочем, эти две параллельные вертикали высоко не возносились, так как в лице капитана 1-го ранга Владимира Петровича Бондарева они сливались в одну, ибо оба мои командиры, Виктор Григорьевич и Николай Иванович, подчинялись начальнику штаба дивизии…
По линии комендантства в первую очередь мною было переписано имущество, находящееся в кабинетах штаба, особого отдела КГБ и групп гарантийного надзора дивизии (А-1824, Р-6665, М-5204), и сверено с учетом. Мною была получена доверенность для получения имущества ШХС, ТШХС (техническое, шлюпочно-шкиперское снаряжение) и КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть). К шкиперскому имуществу относились постоянные и расходные вещи: якоря, цепи, тросы, брезенты, флаги, блоки и гаки, предметы снабжения шлюпок, инструмент и др.
Одной «добавкой» мои отцы-командиры не ограничились. Тут же, не согласовав со мной, на меня навесили еще и должность штабного финансиста. Согласно этому на меня ложилась обязанность получения денежного удовольствия и выдачи его офицерам и морякам штабной команды. До этого я был далек от вопросов материальной ответственности, а тут получил сразу две, одна из которых связана с деньгами. Как бы мне ни не хотелось этого, однако пришлось смириться и постигать специфику и премудрости этого далекого от морского ремесла.
А так как бог любит троицу, то автоматом, переходящим уже в пулеметную очередь, меня столь же успешно избрали секретарем комитета ВЛКСМ. Естественно, я же был членом партии и должен был выполнять партийные поручения. Так как в штабе офицеры были коммунистами, то понятно, что комсомольцами оказалась вся штабная команда. Единственным исключением оказался В. А. Васильев, который являлся представителем прослойки — военной интеллигенции. Это был офицер, старший лейтенант, и, как в народе его звали, «флагманский мускул» — ответственный за физическую культуру и спорт в нашем соединении. Хотя со временем и это исключение перестало быть таковым.
Комендант штаба также автоматически становился командиром (или заведующим) штабной команды, за которую по старшинству отвечал и старший помощник начальника штаба по строевой части Николай Иванович Королевский — на вид лет под сорок, среднего роста, обычного телосложения, по характеру спокойный и уравновешенный. Ко мне он отнесся с пониманием и уважением — по-человечески, как к моряку, пришедшему в штаб с подводной лодки, а не с береговой должности. Николай Иванович представил меня штабной команде. Нового коменданта штаба люди восприняли хоть и настороженно, но открыто. Отношения с ними сразу установились рабочие, без панибратства. Думаю, что о моей принципиальности в этом вопросе моряки были наслышаны, да в штабе дивизии иное отношение было бы не реальным.
Все тем же автоматом и, разумеется, приказом я был назначен командиром пожарного расчета, в состав которого входили матрос С. М. Печенкин, старшие матросы В. В. Калинин, А. П. Петренко, В. В. Игуменцев и старшина 1-й статьи И. А. Удалов.