Бывало, что у меня при составлении ведомости не «спляшет» копейка, то есть оказывался лишним или недостающим самый легковесный медяк. И несмотря на незначительность суммы приходилось колупать свою ветхую от замусоленности бумажку формата A3, пока не сходились концы с концами. А когда поиск завершался успешно, то ко мне вновь возвращалась радость жизни, и я вприпрыжку бежал в финчасть сдавать эту проклятущую читанную-перечитанную до дыр ведомость.
Зарплату я выдавал по ведомости, но офицеры мелочь принципиально не забирали, так как знали, что внештатный финансист может ошибиться. И такое иногда происходило, причем действительно всегда не в мою пользу. А когда командование уходило «в моря», то я рассовывал пачки денег по карманам шинели и ехал в Техас, где выдавал зарплату на руки их женам.
По финансовой части меня замещал главный «шаман» дивизии, капитан-лейтенант, впоследствии капитан 3-го ранга, Алексей Израилевич Шахов. Видно эта денежная обязанность ему так опротивела, что исполнял он ее с большой неохотой и нежеланием. Зато когда я ему временно передавал эту общественную обязанность, то хоть и с болью в сердце, но с удовлетворением в душе радовался за себя. Ведь и мне она не нравилась.
Вывод: Говоря об общественных поручениях, не хочу сказать, что переработался или был таким замечательным мичманом и прекрасным службистом. Хотя у большинства мичманов не было и десятой доли той работы. Но я был обладателем партийного билета, который меня обязывал быть полезным своему коллективу, Родине, открывал широкую дорогу в жизнь и интересную перспективу через участие в общественной деятельности.
Ведь из мичманов членами партии в экипаже нашего ракетоносца «К-523» был еще только мой коллега Витя Киданов.
«Поправка на дурака»
От штабной работы у меня тоже сохранились некоторые рабочие записи, и я попытаюсь отдельными штрихами проиллюстрировать боевую подготовку минно-торпедных частей 21-й дивизии, разумеется, лишь по доступным мне позициям.
«3 июля 1979 г.
В экипаже О. В. Соловьева — задача «Л-1.
По заданию флагманского минера, капитана 3-го ранга Виктора Григорьевича Перфильева в рамках выполнения задачи «Л-1» («лодочная задача № 1», которая заключается в организации службы на подводной лодке) я в новом статусе впервые посетил РПК СН «К-497-II» под командованием капитана 1-го ранга Олега Васильевича Соловьева, где проверил минно-торпедную часть, которой командовал лейтенант Владимир Николаевич Володькин.
Старшина команды торпедистов — Николай Владимирович Черный, вместе с которым я учился в одной группе ленинградской Школы техников, ко всему прочему являлся моим земляком из Белыничей Могилевской области. Николай — прекрасный человек и замечательный товарищ, всегда выдержанный, скромный до застенчивости. Из-за своей скромности частенько его можно было увидеть по-девичьи краснеющим. Он был отличным специалистом минного дела, который глубоко изучил матчасть, и очень добросовестным старшиной команды торпедистов. Впоследствии у нас с ним сложились прекрасные человеческие отношения. Сейчас я понимаю, что относился к нему как к другу, но тогда я этого не осознавал. К великому сожалению, в 2003 году, на 47-м году жизни, Николая не стало, и я считаю себя большим его должником. В Белыничах осталась его вдова, тяжело переживающая утрату, с которой я никак не встречусь. Очень жалею и укоряюсь, что мы так и не увиделись, мне не удалось найти Николая после демобилизации, хотя попытки с моей стороны были.
Старшими торпедистами были мичман Николай Львович Капырин и старшина 2-й статьи Грунин.
Это была моя первая в жизни ответственная проверка, и к ней я подготовился и отнесся добросовестно. Об этом свидетельствует моя записная книжка. Внимательно изучив ее записи, я был удивлен и поражен своей ретивостью в выполнении этого поручения. Пройдя с карандашом по своим старым заметкам, я обнаружил 34 выявленных мною недостатка и замечания по ним, а именно по:
знанию личным составом своего заведования — 3;
содержанию материальной части — 23;
учению по борьбе за живучесть (БЖ) корабля — 8.
Были отмечены слабые знания мичманом Николаем Капыриным книжки боевой номер и своей материальной части — «знания мичмана Капырина очень слабые». Последнее обстоятельство по своему уровню соответствовало примерно знаниям старшины 2-й статьи Грунина, который не смог назвать мне лишь нормы ПДК (предельно допустимая концентрация вредных веществ в воздухе отсека), зато показал свои познания о ВПЛ (воздушно-пенная лодочная, система пожаротушения на ПЛ) и матроса Котенкина, который не смог правильно задраить кормовую переборку и подать ЛОХ (лодочная объемная химическая, система пожаротушения на ПЛ) во 2-й смежный отсек.
На этом же РПК СН мною было проверено стрелковое оружие. В наличии оказалось 16 автоматов Калашникова, 1 цинк (так называют герметичную цинковую коробку для хранения патронов) полный и 22 пачки патронов. Автоматы хранились под двумя замками, патроны — под одним. Было 48 пистолетов Макарова и 816 патронов к ним, которые хранились в каюте командира ПЛ. Кроме того, в шкафу дежурного по кораблю хранилось два СКС (самозарядный карабин С. Г. Симонова образца 1945 года) с 20-ю патронами, 2 пистолета Макарова с 32-мя патронами. Сигнализация находилась в исправном состоянии.
Согласно ПМС («Правила минной службы») элементы задачи были оценены следующим образом:
1-й — удовлетворительно.
2-й — хорошо.
3-й — удовлетворительно.
4-й — хорошо.
5-й — удовлетворительно.
6-й — удовлетворительно.
7-й — удовлетворительно.
Средний бал составил 3,25 с выведением общей оценки — удовлетворительно.
В моем талмуде записано:
«Мнение Ф-3 флотилии: Задача «Л-1» может быть принята на «хорошо» при условии, что данные замечания будут устранены в течение 2-х суток».
Не сомневаюсь, что замечания устранили, и задача была принята с оценкой «хорошо».
Обстановка в штабе дивизии была по-своему интересной — шебутной, когда все офицеры — особенно комдив, НШ (начальник штаба) и ЗКД (заместитель командира дивизии) — находились на службе в штабе; и спокойной и неспешной, когда командование уходило в море. Сказать, что за время службы в штабе я превратился в сухопутную крысу, наверное, нельзя, потому что иногда в море все-таки выходил, в качестве пассажира. Это были обычные выходы, где моя роль сводилась к контролю личного состава БЧ-3 во время практических стрельб и сдачи задач экипажем. Из всех выходов запомнился один — с экипажем капитана 1-го ранга Андрея Ивановича Колодина на «К-530». Выход как выход, но выдающимся событием для меня явилась кормежка — впервые в обед я съел все поданное, так как на своем родном корабле «К-523» такого не случалось. Там я вставал из-за стола с каким-то двойственным чувством недобранной сытости: вроде поел сытно, а разыгравшийся аппетит утолен не был. Все в дивизии знали, что в этом экипаже тон в вопросах питания задают интендант Васильевич (Шестаков) и кок Моисеич — старые опытные мичманы, у которых любой прием пищи превращался в праздник живота. И это чувствовалось.
«11 июля 1979 г.
Партактив в 14.30, быть в кремовой рубашке».
На нем, конечно, был, но что… мы там решали… Кстати, о кремовой рубашке, которая являлась чуть ли не основным предметом формы одежды. Летом в любую жару мы ее носили под черный галстук. К сожалению, в наше время кремовых рубашек с коротким рукавом не шили, так как формой одежды они предусмотрены не были. Поэтому максимум, какую вольность мы могли себе позволить — это расстегнуть пару верхних пуговиц и узел галстука засунуть внутрь, оставляя его ромбовидную часть снаружи.
На одной подводной лодке 675-го проекта 2-й флотилии, базирующейся на Камчатке, служил командиром БЧ-3 бывший спортсмен Константин Никонов, который когда-то занимался водным поло. Этот капитан-лейтенант был рослым и здоровым парнем. Однажды Костю сильно обидели по службе.
А дело было так. Перед дальним походом на подводной лодке, которой командовал капитан 1-го ранга Ходырев Р. Г., необходимо было произвести перегрузку торпед. Ведь торпеды всегда должны быть свежими, как батоны в булочной, так как тоже имеют срок хранения. С просроченным или истекающим временем хранения боезапаса до конца автономки пребывание лодки в море недопустимо.