А вот Михаил Михайлович Баграмян поведал еще одну занятную историю, которую ему в свое время рассказал другой мичман, Сергей Михайлович Версеник, в сороковых годах служивший на подводной лодке довоенной постройки, тип «С».
Было это где-то в 1947 или 1948 г. у абхазского побережья Черного моря, недалеко от города Поти. Понятное дело, страна после Великой Отечественной войны была в тяжелом положении, люди восстанавливали разрушенные города, разоренные села, экономику и народное хозяйство. Им было не до представлений или концертов, а тем более цирков.
Вот командир эски и решил устроить труженикам села показательное цирковое представление. И простых колхозников он-таки удивил и даже привел в восторг. Для контроля ситуации на берегу, а также в качестве комментатора командир оставил экипажного химика, уже известного нам мичмана Версеника. Сергей Михайлович прямо из арены-подлодки переместился в первый ряд зрителей, поближе к председателю колхоза, и, будто на футбольном матче, начал со знанием дела комментировать разворачивающееся представление.
А представление-то оказалось не хилым. Командир постарался. И чего он там только не вытворял! Представление началось со срочного погружения, а представитель подводного флота добросовестно это дело комментировал:
— Смотрите, сейчас подводная лодка будет погружаться!
Подводная лодка, как послушная девочка, выполнив команду комментатора, на полном ходу завораживающе ушла под воду. На что тут же последовала восхищенная реакция колхозников:
— Как ныряет!
А комментатор своих обязанностей не забывает:
— Внимание!!! А сейчас подводная лодка всплывет!
И снова восторженная реакция колхозников:
— Ух ты, быстро как!
Ну, еще бы, подлодка на полном ходу, как летучая рыба, «выпорхнула» из воды на доли секунд, блеснув в воздухе на солнце вороненой сталью черного корпуса.
Восторженная публика ахала и охала, то хлопая в ладоши, то замирая, аж в зобу ей спирало, как от воздушного полета гимнастов. Колхозники, далекие от ратного труда подводников, последним сочувствовали и в представлении сопереживали:
— Ох, тяжело им там! Ох, тяжело!
Кто-то, радуясь, с восторгом за спасенные души воскликнул:
— Всплыли!
Другой тревожно:
— А где он? Где он?
Третий восторженно:
— Ух-ху-ху! Как рыба!
От напряжения и переживаний за подводников у зрителей лица покраснели, как будто они сами, потея, выступали на арене цирка.
Народ был удивлен, поражен, восхищен и просто благодарен за невиданное представление.
Я не знаю, как долго подводная лодка кувыркалась в воде, но в итоге благодарные селяне одарили героев-подводников от всей души. Тем более колхоз Абхазии по ассортименту плодовоовощной продукции с подобным хозяйством, например, Беларуси ну никак не сравнится. В состоянии высокого душевного подъема и гордости за наших асов-подводников в корпусе подводной лодки «утонуло» большое количество ящиков мандарин, винограда, хурмы и прочего, прочего, прочего, конечно же, высшего, высочайшего сорта и отборного качества. Также не забыли они одарить выдающихся подводников и вином того же сорта и качества.
Аннексия доппайка
«27 июля 1979 г.
… за июнь, май, кто-то получил доп. паек за Э. Н. Парамонова.
А вообще-то интересно знать, кто это получил доппаек за командира дивизии атомных ракетоносцев капитана 1-го ранга Эдуарда Николаевича Парамонова. Это что ж за тать такой на бербазе завелся? Это же тянет на покушение подрыва боеготовности стратегического соединения флота!
Проверить ДВС (дежурно-вахтенная служба, суточный наряд) В. А. Шпирко на пожаробезопасность.
Был проверен экипаж капитана 1-го ранга Валентина Андреевича Шпирко на РПК СН «К-500». Выявлены недостатки, по которым сделано девять замечаний. Отмечено, что старшие торпедисты: мичман Сергей Михайлович Марков и старший матрос Димов — инструкцию по хранению и опечатыванию ЯБП и матчасть знают. Зато вооруженный вахтенный торпедных аппаратов с ядерным боезапасом (ЯБП) Коваленко своей инструкции выучить не соизволил.
Как я понял, первые мои проверки стали достоянием гласности среди минеров дивизии, особенно после доклада замечаний Виктором Григорьевичем на совещании в присутствии руководства дивизии. Поэтому личный состав и ко мне приноровился. Было ясно, что «мой конек» — материальная часть, и чтобы не иметь неприятностей из-за ее состояния, улучшили уход за техникой. Отсюда и снижение количества недоработок на кораблях. Во всяком случае, именно так я думал.
Флагманский минер Виктор Григорьевич Перфильев на своих проверках больше внимания уделял теоретической подготовке и документации. Поэтому такое разделение труда имело свою практическую пользу. Кстати, насколько был важен вопрос правильного ведения документации и своевременное ее заполнение, говорила поговорка, которую флотские острословы породили не на пустом месте: «Чем больше бумаг, тем чище задница».
Вывод: Как ни крути, а запись дисциплинирует, к чему и надо было стремиться. Добросовестная практика ведения документации не только повышала ответственность того, кто ее вел, но и облегчала коммуникации между эксплуатационниками техники и проверяющими их специалистами.
Действительно, на флоте так сложилось, что бумажный формализм играл большую роль. Хотя бумаг было не так много, однако в некоторых случаях отношение к ним оказывалось решающим, поэтому на сей счет выражались с флотской прямотой и где-то даже с цинизмом: «Ты можешь этого и не делать, но чтоб запись в служебной документации была». Весь фокус в том, что вряд ли кто-то мог позволить себе не делать того, о чем производил запись.
По 2-му вопросу проконсультироваться у флагманского минера флотилии.
У флагманского минера 4-й флотилии капитана 2-го ранга Геннадия Хржановского не то польская, не то белорусская фамилия. Как потом стало известно со слов Михаил Михайловича Баграмяна, родом он был из города Речицы, что в Беларуси.
Доклад Э. Н. Парамонову о внесении лиц в списки допущенных».
Список лиц, допущенных в штаб дивизии. Понятное дело, чтобы по штабу не шлялись всякие посторонние, этот процесс упорядочивали и держали под контролем посредством списка допущенных. Для отправления этой архиважной обязанности мне выдали смастеренный умельцем штабной команды штампик с изображением дельфина. Его оттиск на пропуске давал право беспрепятственного прохода в управление дивизии. Обладание собственной печатью к моему имиджу добавляло некий элемент царственности, правда скипетра и державы не полагалось по званию. Хотя в наш штаб народ, а тем паче подневольный за получением звиздюлей не очень-то и стремился, тем не менее иногда за этим самым и всякими там указаниями, а также в целях совершенствования документации туда-сюда сновал. В основном это был служивый люд из числа офицерского состава подводных лодок. А командование и офицеры штаба флотилии к нам на поклон не ходили, так как за теми же звиздюлями они по вдруг образовавшейся традиции сами нас вызывали, на свой ковер.
Посвящение в подводники
А вот как посвящали в подводники в соседней 26-й дивизии со слов Леонида Ивановича Лукащука.
Так как 26-я дивизия по сравнению с нашей была постарше, то и традиции там сформировались и устоялись раньше. Все члены экипажей имели на своих кормовых частях полный комплект ракушек и прочих положенных по рангу прилипших морских животных и моллюсков, а потому к приему нового члена в когорту подводников относились ответственно и деловито. Ритуал совершался с чувством, с толком, с расстановкой — не спеша и со смыслом.
Прежде всего, для проведения этого мероприятия собирался Совет старейшин, который состоял из наиболее авторитетных старшин и матросов экипажа. Весь молодняк, как положено, теснился в отсеке и представал пред очами высокой комиссии чуть позже. В ходе этого весьма важного подводницкого таинства совершались традиционно сложившиеся действа.
Перед погружением поперек отсека натягивалась бечевка или суровая нитка с пластилиновым шариком. Нитка своими концами закреплялась побортно, благо, на подлодке всегда есть за что зацепиться, даже когда этого не желаешь. Для выверки этого механизма вертикально ставилась деревянная планка, верхний конец которой упирался в подволок, и на нее наносилась первая главная метка. Это было сродни тому, как продавец, готовящийся к реализации своего товара, выставляет весы на ноль. Правда, в нашем случае это делалось без обмана и прочих хитроумных базарных уловок. Здесь первая отметка и была своеобразным нулем, с которого начинался отсчет глубины погружения, только не в метрах, а в сантиметрах, и измерялась не степень приближения субмарины к дну, а мера сжатия ее прочного корпуса.