Если говорить об однообразии дней, то это одно из самых опасных явлений на подводной лодке. С ним следует бороться в любых условиях, когда выбор сценариев не очень богат. Эта опасность скорее психологического свойства, сейчас ее называют человеческим фактором. От однообразия у человека пропадает интерес к службе, а это приводит к потере бдительности, что приводит к авариям и катастрофам. Не железо порой виновато в человеческих бедах, а сами люди.
Не хотелось приводить здесь одну из своих хныкающих записей, но в этом контексте она лишь подтвердит эту истину:
«…и называется теперь это не иначе как «отбыть номер». Целых три года я нахожусь в этой соковыжималке, где все подчинено одному: выжать из меня максимум знаний, ума, нервов, сил, времени, интеллекта, молодости, здоровья, выдержки при минимальной отдаче, да еще за нее не преминут лишний раз попрекнуть. Надоела эта показуха, фиктивность, выпячивание лучшего, эти фразы «увидит проверяющий», «заметит проверяющий» и пр. Как будто мы служим не высшим интересам, а каким-то мифическим проверяющим из штабов, Москвы и т. д. Каждый это понимает, каждый это видит, у каждого складывается на этот счет свое собственное мнение».
Сейчас такое стыдно читать. И ведь не могу сказать, что я был непонимающим, несознательным человеком, а вот поддался настроению. Я был спортсменом, верным и стойким товарищем, умеющим ценить выверенность и целесообразность подводнических норм и традиций, всех технологий, что руководили нашей жизнью, но что-то давило и мешало мне расправить плечи.
Уныние не зря считают одним из смертных грехов, но преодолевать его в одиночку трудно. Одно меня оправдывает — все-таки я нашел способ бороться с собой, с неудовлетворенностью и раздражением, что преследовали меня в том закрытом пространстве. Я писал дневник, вымещал туда шлаки восприятий и эмоций, очищал душу от них, чтобы сознание оставалось чистым.
Так вот в такие минуты я завидовал Уласкину, который, не выдержав трудностей, как говорится «забил на службу». Его уволили по пункту «ж» — за дискредитацию воинского звания «мичман». Зато сейчас я не ему, а себе завидую, потому что расстался с флотом достойно, выслужив положенный срок по данной мною подписке, не бежал позорно от всех тягот и лишений воинской службы.
Интересно, что он, да и другие подобные ему, говорят сейчас о своей службе на флоте? Он после учебы в ленинградской Школе техников посвятил морю менее года. На мой взгляд, гордиться нечем. Конечно, условия службы были всегда, есть и будут тяжелы, любой службы, а на флоте — особенно. И очень многие не выдерживали бешеного ритма боевой повседневности. Даже в нашем экипаже было около десятка мичманов, которые сошли с дистанции. Их тоже уволили по пресловутой статье «ж». На гражданке я познакомился с одним человеком, который, прослужив около года, бежал с флота. А теперь гордится своей службой и бьет себя кулаком в грудь, доказывая всем, что он самый преданный флоту подводник. Однако я знаю, что это лицемерная бравада и в глубине души он укоряет себя в отсутствии мужественности и испытывает разочарование от своего поспешного ухода со службы.
«21.12.1978 г., московское время 1245
Охотское море
Сегодня было первое заседание партбюро, в котором я принимал активное участие — был действующим лицом повестки дня. Можешь меня «поздравить», мне там здорово дали по шапке. Пришлось играть забитого креста, который безвинно потупив очи в землю, слушал рацеи «избранного» общества. При всех моих грехах, кажется, кэп ко мне еще добродушно относится, после всего этого он подошел и ткнул кулаком мне под дых:
— Что же это ты так?
Я же — сама невинность — стоял, опустив голову, мол, ну что же вы от меня хотите, обстоятельства могут сделать из преданного человека слабака. Короче, после этого вливания мне жизнь стала не мила, и я в печали.
Однако, дорогой мой человек, о случившемся не сожалею. Безусловно, раскаяние было, но не жалость к себе. Все-таки действительно быть коммунистом не так просто, тем более в военной организации. Это звание ко многому обязывает».
Да, видно, получал я изрядно! Хоть уже не припомню, что я натворил или, наоборот, не натворил, когда надо было действовать. Благо, наш командир ко мне отнесся добродушно и с пониманием. Человек он, что и говорить! А это важно. В некоторых случаях сочувствие такого человека не менее действенно и поучительно, не менее эффективно, чем проповедь.
Вывод: Любите своих командиров. Это люди, призванные вписать вас в рамки жизни и мужской судьбы. Это последние ваши воспитатели, после них вас ждут только испытания. Добро, полученное от командиров, будет сопровождать вас всю жизнь.
Разгильдяем я не был, однако элементы безответственности в моей службе, особенно по молодости, проявлялись, за это, наверное, и влетело так, что я имел «бледный вид».
«22.12.1978 г., московское время 0105
Охотское море
Вчера слышал побасенку. Говорят, что этот забавный случай действительно имел место, когда Министром обороны был Р. Я. Малиновский. Один старый полковник служил в архиве и при увольнении в запас, ссылаясь на стародавний приказ наркома, потребовал себе лошадь. Согласно этому приказу, уходящему в запас командиру роты полагалась лошадь. Для разрешения сомнений данный рапорт был направлен Министру обороны, который наложил резолюцию: «Лошадь выдать, приказ отменить».
Пока стараюсь не считать дни, чтобы плавание не тянулось нескончаемо долго. Хочется, чтобы оно пролетело быстро, как сон без сновидений — лег, заснул, а проснулся, чтобы пришвартоваться к родному пирсу».
Мечты, мечты. Таковыми они и останутся. Ведь есть события, которые ты обязан прожить в активном режиме, а то ведь так и вся жизнь пройдет зря, пойдет не впрок. Хотя каждому в разлуке мечтается, чтобы время пролетело быстрей, и мы его торопим и всячески понукаем, а оно словно специально замедляет свой ход, чтобы мы эту чашу испили до дна.
«23.12.1978 г., московское время 0310
Охотское море
У нас все по-старому, если не считать того, что вчера над моряком была произведена успешная хирургическая операция — удаление аппендицита.
Операцию произвели нашему мичману, которого затем высадили у Магадана, так как он не мог нести вахту, да и реабилитационный период требовал иных условий пребывания.
Только что проверили несение моей вахты. В мой адрес была масса вопросов, но еще больше я «заливал» в ответ. Когда дежурный уходил, мои ответы неслись ему вослед, и он, уже просто убегая, только и твердил одно и то же:
— … есть, … есть, … есть.
Сейчас даже самому смешно.
Лучшая защита — это нападение. Да и желание свести к абсурду некоторые житейские или служебные ситуации иногда во мне присутствовало. Теперь-то я понимаю, что это было проявление глупого молодого фрондерства против природы вещей, не милых мне. Я тогда воспринимал это как защитное свойство психики. Кто его знает, что это? Как говорит преданный мне человек: «Что выросло, то выросло».
Вчера осилил интересную книгу без обложки, автором которой является Финк, об Иностранном легионе Франции. Ее я обменял у Голубы (мичмана Анатолия Голубкова) на книгу и два номера ИЛ (в то время популярнейший журнал «Иностранная литература»).
Друзья-соратники
Уж коль я коснулся мичмана Анатолия Давыдовича Голубкова, то хотелось бы сказать о нем пару слов. Анатолий был ниже меня ростом, но чуть коренастей, до службы на флоте занимался боксом. Округлое лицо и легкий разрез глаз говорили о том, что в его кровь попала азиатская составляющая. У нас обоих на щеках играл яркий румянец. Нрава он был веселого и бодрого, прямо жизнерадостный человечек. У нас с ним были дружеские отношения, да и жены наши тоже сблизились.
Анатолий и его супруга подобрались что называется два лаптя пара — оба неунывающие, немного беспечные люди с прекрасным чувством юмора. Он родом из Новосибирска, а она — из Хабаровска. На мой взгляд, своими характерами они отлично дополняли друг друга. Как-то у них сложилась жизнь в дальнейшем? Хотелось бы знать.
Однажды мы с Анатолием по его почину якобы подрались. Но конечно, это была не драка. Просто мы решили померяться силами, выяснить, кто круче: боксер или каратист. Тест-поединок состоялся в старой казарме. Толя был уверен в себе. Помню, он сразу принял стойку и начал скакать вокруг меня как на пружинках. Я поступил проще — пригнулся и снизу выстрелил ногой ему в лицо. В итоге у Толи под глазом «нарисовался» синяк. Результат поединка оказался не в пользу боксера. Уже потом на вопрос Баграмяна: «Ну, кто круче?» — Толя скромно потупил луч своего «прожектора» и ответил: «А что, сам не видишь?».