В 1967 г. на Камчатке была приписана плавмастерская «ПМ-28», командовал ею уже старый, пенсионного возраста капитан 3-го ранга. И вот попадает служить на эту плавмастерскую сугубо сухопутный товарищ — прапорщик. До этого он служил в строительных частях, а потому имел доступ к таким дефицитным товарам, как краска, кисти и прочий строительный материал, который бывает очень необходим не только на бербазе, но и на кораблях. Прапорщик был поставлен на должность боцмана с расчетом, что на боевом корабле в материальном отношении эту службу подтянет. Что плавмастерская является боевым кораблем никаких сомнений ни у кого не вызывало, так как в море он выходил систематически, за что офицерам и мичманам регулярно платили «морские». Вообще-то в этом переназначении имелся некий нонсенс. Бывало так, что на подводную лодку переходил служить, например, мичман с надводного корабля, а тут даже не с бербазы, а прямо из армии — да на корабль. Да и еще на самую что ни на есть корабельную должность — боцманом. Нет! Что ни говори, но было в этом решении что-то не совсем правильное или даже чуток неадекватное.
Сухопутный человек, абсолютно незнакомый со спецификой морской службы, на боевом корабле — явление для флота уникальное. В общем сия ситуация была сродни тому, как если бы водолаза в тяжелом снаряжении закинули не в речку, а в космос — что-то очень похожее на подводный мир, однако различия настолько специфичны, что бьет не туда и не так. Поэтому когда командир плавмастерской однажды проверил состояние боцманской службы, то оказался крайне недовольным. И вполне закономерно боцману-прапорщику вставил фитиль. Кстати, даже словосочетание боцман-прапорщик было неестественным. Что может быть кощунственней, чем поставить на одну доску сугубо флотскую должность «боцман» и сухопутное звание «прапорщик»? Ведь слово «прапорщик» означает «знаменосец», а мичман — сугубо морской человек. Не знаю, как там, на Камчатке, это терпели. Сухопутный боцман, получив фитиль, естественно должен был передать эту эстафету дальше по команде. Для этого он построил боцманскую команду и начал свое выступление с обличительной речи:
— Да как вы посмели допустить такое! Вы же меня подставили, — и так далее и тому подобное. После общей части, прямо как в уголовном кодексе, последовала особенная. То, что она оказалась особенной, станет понятно из дальнейшего. Обиженный боцман-строитель (кстати сказать, тоже неправильное словосочетание) начал задавать чисто риторические вопросы и предъявлять претензии, чтобы выплеснуть свою обиду на подчиненных:
— Почему заборы не покрашены?
В данном случае имелись в виду леерные ограждения.
— Лестница ржавая!
Здесь подразумевался, конечно же, трап.
— Кабинет не убран!
А тут имелась в виду каюта.
Хуже опошлить военно-морскую терминологию, как обозвать корабельные элементы сухопутными словами, просто придумать невозможно.
Старый командир корабля с мученическим выражением лица заткнул уши и бежал прочь от этого зрелища, только чтобы не слышать эту сухопутную ересь.
— Да не нужен ты мне зде-есь! — кричал он при этом.
Эхо командирского гласа старого морского волка пропало где-то на берегу вместе с его затухающим рассудком.
В общем, ситуация походила на брачный мезальянс аристократа с богатой купеческой невестой. Живешь в достатке, однако с позором аристократа — без любви к жене и без почета со стороны высшего света, то бишь военно-морского братства.
«6 июля 1980 г.
Кросс 6 км. Участники:
А. Н. Прокофьев.
С. М. Печенкин.
П. Н. Притула.
Г. Е. Волков.
Н. Н. Бродников.
О. Н. Близнецов.
Освобождены (то есть откосили от кросса):
Н. Н. Павлюкевич.
В. В. Терещенко».
На следующий день я записал свои личные результаты, показанные в спартакиаде, — просто так, на всякий случай. А вот, поди ж ты, сейчас воспринимаются мною прямо как история олимпийского движения второй половины XX-го столетия! Кстати, припоминаю, что подъем с переворотом я еле-еле сделал, и то только раз, так как и по сию пору не освоил технику исполнения этого упражнения.
Еще одно дело также было на Камчатке и тоже на плавмастерской. Командиром этого корабля был капитан 3-го ранга, который до этого служил старшим помощником командира атомной подводной лодки. И вот его подвела излишняя доверчивость — оставил в незапертой каюте пистолет Макарова, и он был похищен сбежавшим нехорошим матросом. Да и помощник командира плавмастерской тоже оказался нарушителем — бывший командир БЧ-3 с АПЛ по имени Игорь отказался грузить торпедный боезапас ввиду отсутствия пожарного расчета. И хоть поступил он по инструкции, но не по уму — от упертого командира БЧ-3 решили избавиться. Хотя в качестве бесплатного приложения к этому поступку присовокупилась привычная для флота черта поведения — пьянство. Прямо дисбат какой-то получился или Шушенское — место ссылки, а не боевой корабль.
И вот как-то опально-бравый помощник командира зашел на плавказарму к знакомому начальнику РТС одной из подводных лодок. Там были и другие офицеры, которые совсем не праздно проводили время, а трудились за бутылочкой спирта, обсуждая насущные служебные и бытовые дела и вопросы. Теплая компания в отношении гостя, конечно же, проявила хлебосольство:
— Игорь, выпей с нами.
Долго уговаривать Игоря не пришлось, он тут же присоединился. А начальник РТС, он же хозяин каюты и главный хлебосол общества, в первый подвернувшийся стакан плеснул немного спирта, чтобы его сполоснуть, и содержимое небрежно и расточительно выплеснул в раковину. Но Игорь оказался не простым парнем, а бережливым и рачительным. Он бухнулся на колени перед умывальником, как перед святыми образами, быстро открутил колбу колена сливной системы раковины… и выпил только что слитый спирт.
Конечно, все присутствующие брезгливо перекосили лица и дружно отвернулись, чтобы не видеть этого зрелища. Хотя кто-то из них отважному смельчаку по-дружески посоветовал:
— Может, надо было хоть через фильтр пропустить…
— Да какой там фильтр. И так сойдет, — отмахнулся Игорь.
В общем, все только и увидели то, что Игорь с удовлетворением и благостным выражением лица утирал губы. Чего не сделаешь ради сохранения вожделенного дефицитного продукта.
«7 июля 1980 г.
Спартакиада комсомольского актива:
Бег 100 м — 15,4 сек.
Бег 1000 м — 3 мин. 29 сек.
Рывок (16-килограммовая гиря) — 15 раз.
Подъем переворотом — 1 раз.
Метание гранаты (500 г) — 33 м.
В тот же день.
Проверка экипажей В. В. Морозова и Платонова».
В экипаже капитана 1-го ранга Виталия Васильевича Морозова проверил установочные данные в торпедах и время испытаний манометров. В экипаже Платонова — то же самое, плюс выписал шесть замечаний, в том числе по старшине 2-й статьи Рамилю Закировичу Шугурову, который не знал инструкции.
Когда мой начальник Виктор Григорьевич Перфильев посылал меня на корабль с поручением проверить состояние материальной части минно-торпедной службы, я старался добросовестно выполнять его задания. И по всей вероятности, это получалось, так как не всегда с хлебом и солью меня встречали на кораблях. Было у меня впечатление, что отдельные дежурные товарищи готовы были взять меня за шиворот и торжественно выпроводить с подводной лодки за пределы верхней вахты, с наподдачей под седалищный нерв исключительно для скорости исполнения моего движения в сторону штаба.
Как-то один дежурный — не помню, на каком корпусе, — не захотел меня пропустить на подводную лодку и даже, когда я совал ему под нос свое служебное задание, он как заезженная пластинка продолжал твердить:
— Без ведома командира пропустить не имею права, а его на борту нет.
И так мне это не понравилось, что я все же решил пройти на корабль чего бы мне это ни стоило. Хотя взывать к помощи своего начальника, флагманского минера, не хотелось. Что я, какой-нибудь молодой и не самостоятельный мичман что ли? И я, как березовый лист, прилипший к заднему карману дежурного по кораблю, неотступно ходил за ним по пирсу. Он же так и норовил повернуться ко мне кормовой частью или как минимум отворотить от меня носовую часть себя. Видимо, ему очень не хотелось встречаться со мной нос к носу, так как он, чувствуя слабость своей позиции, продиктованной указанием командования, хоть таким бестактным маневром пытался сбросить меня с хвоста. Я же как Немезида с мечом возмездия нависал над его совестью, тыкал ему чуть ли не в нос свой мандат, и взывал к его рассудку и логике: