Правда, когда эти «особенности» после приезда с «картошки» напрочь исчезли, она испугалась не на шутку. И любовь в ней не то чтобы приутихла, но остепенилась немного. И материнские угрозы сразу вспомнились, встали за спиной грядущей реальностью. И мыслишка спасительная в голове промелькнула: может, сбегать потихоньку на аборт, и все дела? И чтоб Сережа не знал?
Однако на такое вероломство она не решилась. Долго думала, мучилась, потом бухнула ему прямо в лоб – что теперь делать-то будем? А он лишь плечами пожал, и улыбнулся во все лицо, и произнес какую-то глупость – вроде того, что утреннюю лекцию по сопромату теперь пропустить придется, поскольку с утра надо обязательно успеть до ЗАГСа добежать. Совершенно обыденно произнес, будто только и ждал этого ее сообщения и, наконец, дождался. На следующее утро они и впрямь туда сбегали, подали заявление на регистрацию брака. Потом комнатку сняли, Сережа туда из родительского дома свои вещи перевез. Самих родителей она тогда так и не увидела. И даже спрашивать о них не пыталась. Так по Сережиному лицу и поняла, что лучше не спрашивать. Слишком уж лицо у него было одухотворенное борьбой за право выбора. А в такую борьбу ей, как нежеланной невестке, лучше и не вступать – ни боком, ни скоком…
Конечно, жилось им ужасно трудно. Особенно когда Машка родилась. Бедно, голодно, холодно. Но любовь же была! А с ней все легко. Пеленки, недосыпание, овсянка на обед – легко! И никакой усталости нет, ни ропота, когда знаешь, что любимый мужчина бежит после институтских лекций домой, запыхавшись, и ждешь его взахлеб, и тоже – запыхавшись. Так в этой суете и вторая беременность фактом вылезла, заставив ее окончательно забыть об учебе. И забыла. Легко! На фоне любви – все легко. А какая ж любовь без детей? Так что все, можно сказать, было по плану…
А потом они по распределению уехали в этот город. Сережа так решил. Генеральские родители к тому времени уже и знамена войны опустили, то есть согласны были и на невестку-провинциалку, и на Машу с Данечкой, и на полный и безоговорочный сыновний суверенитет. Но Сережа так решил – и точка. Сам свою жизнь построить захотел, с нуля.
Сначала им здесь комнату в коммуналке дали, с кухней в конце коридора, с облезлой штукатуркой, но зато с лепниной на потолке. Зашли – испугались. Вернее, она испугалась. А Сережа встрепенулся только. Засучил рукава, подсуетился со скорым ремонтом, и заиграла комната! Солнечная оказалась, светлая. С дубовым паркетом, с белым балкончиком, с нечеловеческой звукоизоляцией. Закроешь окно и будто в собственном царстве оказываешься. Ни шума с улицы, ни соседской брани не проникает. Пусть маленькое, но свое царство любви. Не жизнь, а сплошное счастье.
А плюсом к этому счастью они за сущие копейки купили дом-развалюху за городом, в очень красивом месте. Как Сережа сказал – будущий дачный клондайк. И ведь прав оказался! Видимо, способность в него такая природой заложена – всегда вперед заглядывать. Со временем в этом местечке большое строительство развернулось, свеженькие коттеджи выросли, как грибы после дождя. И их дом получился не хуже. Она на участке настоящее парниковое хозяйство развела, научилась заготовки делать, банки с огурчиками, помидорчиками получались – произведение искусства. На грядках – свежая зелень к столу, овощи-кабачки всякие, около дома – цветы. А в доме как хорошо! Все есть – газ, отопление, воздух свежий. Машка со своим мальчиком вполне бы смогла там жить, если уж ей так приспичило… А она бы приезжала к ним, обеды готовила, убирала-стирала… Нет-нет, оно понятно, конечно, что им тоже хочется на свою территорию, в свое маленькое царство, и чтобы никто не мешал, и пограничные столбы вокруг него выставить. Это все ей очень даже понятно. А только… ей-то куда теперь деваться? Она что теперь, там, за столбами, жить будет? Вход в царство любви посторонним заказан? Но разве мать посторонняя?