И Вадим решил. Чтоб выйти, он готов был жениться на ком угодно.
Только бы сделать шаг на волю, к Ирочке.
А там воздаст каждому по делам. И Богом и палачом станет. Ирину вернет, без всяких отсрочек в ЗАГС ее потянет. А Марину раздавит как гадюку, но, прежде узнает, от какой радости ей Грекова за решетку упрятать захотелось?
И одного он тогда еще не понимал, стремясь вперед, на свет и свободу, в прежнюю жизнь: что не будет уже как было, не может быть. Потому что нет больше того Вадима, как нет и той Иры.
Через две недели Вадима выпустили.
Его встречал Егор.
Понятно, что тетку Вадим и не надеялся увидеть у Крестов. Но был готов к встрече с суженной, что мечтала о печати в паспорте, не гнушаясь в достижении незатейливой цели самыми низкими способами.
Но больше всего мечтал увидеть Иру. Обнять тут же, зарыться лицом в ее пахучих пушистых волосах, пряча слезы радости…
Однако ждал его лишь Егор.
— Где Ира? — вместо `здравствуй' спросил Вадим. — Ты сказал ей, что я выхожу?
Егор отвел взгляд, закаменев лицом, и потащил брата прочь от стен узилища.
— Что случилось, Егор?! — дернулся парень, требуя ответа. — Она забыла меня? Не хочет знать, видеть? Она поверила поклепу?!
Брат молча стоял и хмуро смотрел на Вадима. И чувствовалось в его взгляде, молчании, скорбное, плохо спрятанное осуждение.
— Что ты молчишь?! — встряхнул его Греков, заподозрив неладное.
— Иры больше нет, умерла, — выдавил Егор.
— Что? — посеревшими губами прошептал парень, не желая верить в услышанное, принимать, понимать. Не правда! Бред! Сон, какой-то кошмар… Сейчас он проснется: растает снег и желтый ковер опавших листьев вновь будет укрывать промокшие улицы. Он будет в обнимку шагать с Ириной по проспекту и болтать ни о чем, просто наслаждаться ее обществом. Она будет улыбаться, мягко, нежно, как только она умеет. А Вадим будет любоваться ее улыбкой, выбившимся светлым локоном у виска, лукавыми глазами. И целовать шелковую кожу на щеке, вдыхать тонкий аромат духов…
— Нет, — отшатнулся от брата. Замотал головой. Выставил руки: молчи, только молчи! Ты ничего не говорил, я — ничего не слышал!
И развернувшись, рванул в сторону метро, чтоб как можно быстрей добраться до дома Шеховых.
— Стой! Стой, Вадим!! Не ходи туда!! — пытался остановить его Егор.
Тщетно.
— Она повесилась из-за тебя. Не приходи больше сюда, — глядя куда-то мимо него, сказала Аделаида Павловна, застыв в открытых дверях. Ее осунувшееся лицо без привычного макияжа, казалось старым и страшным. А может черный платок, и черное платье превращали еще молодую, в принципе, женщину в старуху?
Вадим отпрянул, сам не понимая — от нее или от известий? Шатаясь, вышел из подъезда и осел, скользя по стене у дверей: Ира?… Почему? Как?… Ирочка…
Ирка!!!
…..
Вадим застонал: сердце, вспомнив ту боль, сжалось. В горле образовался ком.
Из динамика лилось: …. я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, и я буду с тобой… Твое имя давно стало другим, глаза навсегда потеряли свой цвет. Пьяный врач мне сказал — тебя больше нет…
Словно специально будоража старую рану, и без того жгущую и рвущую его душу. Ни годы, ни люди, ни дела, не смогли затянуть ее, унять боль и подарить облегчение.
Губы, как тогда прошептали в пустоту и тишину, царящую внутри него — зачем же ты, Ира? Зачем же так, милая?…
Вадим горько усмехнулся.
Глава 4
Греков потер висок, приходя в себя, медленно поправил зеркало обзора, поглядывая на свое серое от обуявших переживаний лицо. Повернул ключ зажигания, плавно тронулся с места, и достал из кармана телефон:
— Егор? Привет, брат, — выдавил улыбку, что скрашивала жесткий тон, придавала голосу игриво-беззаботную интонацию. — У меня сегодня свободное время образовалось. Не прогонишь, если вечером загляну?… Нет? Хорошо. Буду.
Вадим захлопнул телефонную трубку и стер с лица улыбку: Не сомневайся, Егор, приеду.
— Вера, Вадим придет сегодня вечером.
— Хорошо, я уже отправила Машу в магазин, — наблюдая в окно, за играми детворы, во дворе, ответила Вера.
— Не подкачай, надеюсь на тебя. Ему сейчас плохо, мы должны….
— Конечно, Егор, зачем объяснять? Я все понимаю.
— Ну, хорошо. Постараюсь быть дома в шесть. Что-нибудь купить по дороге?
— Я позже скажу. Еще не знаю все ли Маша возьмет по списку.
— Хорошо.
Вера нажала кнопку отбоя и, застонав, уперлась кулаками в подоконник: Господи, прости и помилуй! Когда же это кончится?!
Нет, она должна взять себя в руки. Все как обычно, все как всегда. Не первый раз они собираются, и не последний. Выдерживала предыдущие визиты Вадима и этот выдержит. Тем более, наезжает он редко, а появляется и того реже. За двадцать лет раз пять и виделись-то. В основном он подарки шлет, да по телефону с Новым годом да днем рожденья, от хорошего настроения поздравляет.
Нет, все хорошо.
Все хорошо!
Маша, толкая корзину вперед себя, сгребала в нее банки с крилем, кукурузой, гранатовый сок.
— Грузовик понадобиться, — недовольно заметила Катя, повертев в руке банку с лососем.
— Брось эту гадость, — покосилась на нее Маша.
— Да я-то брошу… Нет, ну что вы извращаетесь? Почему нельзя в ресторане еду заказать?
— У мамы пунктик. Пища должна быть только свежей и только домашнего приготовления. Рестораны, кафе — неуважение к желудку.
— Да? — искренне удивилась Катерина, и даже приложила ладонь к своему животу, чтоб убедиться, что он еще не умер от вчерашнего похода в ресторан. И фыркнула. — Глупости все это. Если питаться в нормальном заведении ничего с желудком не будет. Кстати, что скажу! Мы со Шкаликовой пока ты тонзилитишь нашли приятный китайский ресторанчик. Всего пятьсот рублей и ешь, сколько хочешь. До шести вечера!
— В чем прикол? — с прищуром посмотрела на подругу Грекова.
— Э-э-э… пить хочется. Китайцы перца и приправ всяких не жалеют, садюги.
— Угу. И сколько чашечка чая в том ресторанчике стоит?
— Ну-у, много, — отвела взгляд Катя. — Это я так. Вкусно было… Мороженное брать будешь?
— Нет. Пошли к молочному отделу. Мне сыр нужно посмотреть. Хороший. Понятия не имею, какой любит дядя Вадим.
— Угодить хочешь? Слушай, а ты случаем, не влюблена в родственника? — с подозрением посмотрела в лицо подруги.
— Дурочка, — надулась Маша, спеша отвести взгляд, отвернуться. Щеки уже алели, как маки.
— О-о! В точку! — засмеялась Катерина. — А как же Славик?
— Глупый твой Славик.
— Поправка — твой. А хочешь, я им займусь, пока ты с дядькой роман крутить будешь?
— Слушай Рябинина! — с негодованием зашипела Грекова, развернувшись к девушке. — Тебе лечиться надо, нимфоманка! Никаких романов у меня не намечается, и Славка мне на дух не нужен, зануда неуклюжая, а не мужчина! Хочешь? Бери — дарю. Только фантазии свои при себе держи!
— Да ладно, Маш, что взвилась-то? В цель я попала? Так это ж меж нами. Что я не понимаю, что ли.
— Он родственник, дура!
— Ой, да перестань ты — родственник! Сколько ты его раз за жизнь видела? Два? Пять? Тоже мне родня! Что застыла, ханжа? Кати давай тележку… По мне так хоть тридцать три раза родственник, главное чтоб человек душевный был. И не жадный… Если действительно влюбилась, забей на гены. Живем раз, потом оглянешься — а вспомнить-то и нечего. Знаешь, как пожалеешь?
— Слушаю тебя и удивляюсь, — качнула головой Маша, не зная то ли возмущаться, то ли умиляться Катерининой беспринципности. — И в кого ты такая?
— Сегодня маму спрошу. Авось покается, родительница? — буркнула блондинка, искоса поглядывая на группу импозантных мужчин у кондитерского отдела. `Не иначе — иностранцы' — решила девушка, облизнув губы. — Маша, ты хлеб еще не взяла, сладкое. Давай загрузимся, раз уж мимо идем?
Вадим шагнул в пустую квартиру. Кинул ключи на тумбочку, опустился на пуфик в прихожей.