Недавний случай в аккумуляторном цехе давал мне надежду на положительное решение. А произошло вот что: в системе охлаждения преобразователя тока у пропеллерного вентилятора, охлаждающего ртутные лампы, надломилась лопасть. Я успел отключить вентилятор и, рискуя потерять руку, удержал лопасть в сантиметре от раскаленной ртутной лампы, предотвратив неминуемый взрыв. Начальник шахты объявил мне благодарность. Теперь, когда он однажды зашел в аккумуляторный цех, я обратился к нему с просьбой отпустить меня. К этому времени вольнонаемный аккумуляторщик выздоровел. Но начальник не дал согласия на мой уход с шахты. И когда я наотрез отказался от должности мастера, он перевел меня в газомерщики. В мою обязанность теперь входило следить за состоянием воздуха во всех выработках шахты, а главное, не допустить превышения нормы содержания взрывоопасного газа. В течение смены я должен был обойти все подземные выработки, следя за поведением пламени в лампе Девиса. Удлинение язычка пламени против нормального означало опасное увеличение содержания метана в воздухе, грозящее взрывом, уменьшение сигнализировало об избытке углекислоты. Работа была нетяжелой, но за смену приходилось пройти с десяток километров штреков, вдыхая все тот же шахтный воздух, насыщенный пылью и ядовитыми газами от взорванного аммонита. Надо было что-то придумать, пока силикоз не перешел в рак легких и не доконала цинга.
Еще в донецких шахтах я обратил внимание на то, как примитивно велась очистка угля от кусков породы, неизбежно попадающей вместе с углем на транспортер. Там вдоль транспортера выстраивалась бригада женщин-глейщиц, и пока лента транспортера медленно продвигалась, они вручную отбирали породу. Ее случайное попадание даже в небольших количествах вместе с углем приносило значительный вред при выплавке металла. Здесь выборка породы также выполнялась вручную.
Мне пришла мысль для надежного и быстрого отделения угля от породы использовать различие их удельного веса. Попадая в резервуар с плотной жидкостью, более тяжелая, чем уголь, порода будет оставаться на дне. Применив метод флотации, можно обеспечить непрерывный процесс очистки.
Пользуясь дошедшим и до норильских лагерей всплеском поощрения рационализаторства даже среди заключенных, я составил описание, начертил технологическую схему процесса и передал как рацпредложение в БРИЗ шахты вместе с еще одним предложением: использовать металлургические расплавленные шлаки, выливаемые в отвал, для изготовления шпал, элементов шахтной крепи и других предметов.
БРИЗ принял оба рацпредложения, но дальше дело не пошло. Началась обычная волокита.
Желание распроститься с шахтой подтолкнуло меня на дерзкий шаг. И даже шантаж. Я заявил, что вынужден буду обратиться к руководству комбината или в Москву, поскольку уверен, что внедрение моего предложения в масштабах страны даст огромный экономический эффект и что препятствие внедрению может быть расценено как волокита или еще хуже... Я вел себя так, как все они вели себя каждый день и каждый час...
Тут реакция была мгновенной — я понял, что попал в цель (за волокиту с внедрением строго спрашивали даже с вольнонаемных!).
Используя замешательство начальника, я сказал, что не буду настаивать на внедрении, если он отпустит меня...
Получив недавно от него отказ, я мало надеялся теперь на его согласие — начальство не любит менять своих решений... Но на этот раз он пошел мне навстречу... Ведь лучше ничего не внедрять и даже упустить одного специалиста, чем внедрять, мучиться, набивать шишки, — а прибыли и премии все равно уйдут наверх.
Мне повезло — гражданин начальник от меня откупился, а я выскочил из шахты на поверхность.
Спустя несколько лет, я прочел в газете, что польские инженеры разработали установку для очистки каменного угля от примеси породы, основанную точно на том же принципе, который предлагал я. Что же касается другого моего предложения — об использовании расплавленных литейных шлаков, то оказалось, что многие западные страны уже сравнительно давно используют эти шлаки для производства различных предметов, вплоть до домашней мебели.
42. Помилования не прошу
Странным предвидением (или предчувствием?) начался для меня этот год — 1953-й. В жизни вождя всех народов, слава Богу, последний! Его, Сталина, — я увидел во сне. Совсем не того, что проникновенно-заботливо смотрел со всех подретушированных портретов, с сильно увеличенным лбом, облагороженным овалом лица и притом не рябого. Предстал он перед мной в виде отлитой из золота огромной статуи. Монумент неожиданно завибрировал, покачнулся и рухнул, превратясь в огромную кучу мусора... Я не суеверен, но подобные сны не раз становились вещими.