Затем он вручил Соколу награду — «Кольцо чести», золотое массивное кольцо с драгоценными камнями.
Сокол выступил с ответным словом. Он был сдержан и внешне спокоен — такой же, каким я узнал его в сорок пятом. Голос звучал ровно и уверенно, без лишних пауз, ненужных междометий и мычания, фразы четки и лаконичны. Ему мог бы позавидовать любой профессиональный докладчик. Я восхищался его самообладанием: столько силы, мужества и ясности ума было в этом восьмидесятилетием человеке, испытавшем опасности и невзгоды, приговоренном к смерти и едва не разделившем участь своих ближайших соратников — майора Бидермана, гауптмана Гута и обер-лейтенанта Рашке, повешенных нацистами за день до вступления в Вену советских частей.
Сокол прошел жесточайшие испытания и вышел из них с честью. «Аншлюс» 1938 года он воспринял как оккупацию Австрии нацистами и личную трагедию.
Молодой лейтенант решил оставить военную службу; задумался, стоит ли вообще жить?.. В отчаянии он уединился в горах и был близок к тому, чтобы уйти из жизни, но понял, что этим ничего не изменит и что его долг — борьба против нацистов.
«Если не я, то кто же?» — сказал он себе... Начал с того, что стал подбирать единомышленников из числа антинацистски настроенных военнослужащих. Вошел в контакт с руководителем заговора против Гитлера в Берлине — полковником Штауфенбергом, с которым был знаком раньше. Все было готово к свержению власти нацистов в Австрии и выходу ее из войны уже в 1944 году.
Неудавшееся покушение на Гитлера помешало осуществить план австрийских антифашистов.
Упомянул Сокол и о предательстве в своем штабе, привед шем к расправе над его ближайшими помощниками и к срыву намеченного восстания, и что несмотря на это основная задача операции «Радецкий» была выполнена: советскому командованию был передан и осуществлен план освобождения Вены. Был разминирован и сохранен мост через Дунай для прохода советских войск, а главное, удалось создать бреши в обороне, через которые прошли наступающие.
— К сожалению, — сказал Сокол, — из оставшихся в живых участников операции сегодня здесь только двое — я и мой русский друг, бывший солдат Красной Армии, военный разведчик Борис Витман. Сокол указал рукой в мою сторону. Раздались аплодисменты. Видя мое замешательство, супруга Сокола слегка подтолкнула меня, показав, что надо встать.
Потом аплодировали ей, когда Карл сказал, что сумел выстоять, потому что всегда ощущал поддержку жены.
Сразу после окончания выступления к Соколу стали подходить друзья и знакомые, чтобы поздравить его. Образовалась очередь. Я сначала поздравил его жену (она была рядом). Потом хотел стать в очередь, чтобы поздравить Карла, но те, кто был впереди, расступились, пропустив меня. Мы обнялись...
Потом был «а ля фуршет» с вином и бутербродами. Но подойти к столикам мне так и не пришлось; меня обступили, жали руку, протягивали визитные карточки, приглашали посетить руководимые ими музеи, библиотеки, архивы, учебные заведения, издательства. Подошел уже знакомый мне апаше российского посольства по культуре д-р Елагин вместе с поверенным делами замещающим посла. Я еще раз поблагодарил их за участие.
Утром следующего дня вместе с директором управления учебными заведениями Робертом Штрайбелем мы отправились сначала в документальный архив австрийского Сопротивления, а затем в Военно-исторический музей, где я смог познакомиться с документами, отражающими борьбу австрийцев за независимость. Затем поехали в издательство — обговорить условия издания моей книги на немецком языке.
На вечер я был приглашен Карлом и его супругой в ресторан а пока любовался дворцом Шоенбрунн и великолепной глорьетой, увиденной мной впервые в фильме «Большой вальс» в 1940 году. Завершил экскурс тем, что прошелся по Кертнерштрассе и просто постоял перед собором святого Стефана, не переставая удивляться искусству зодчих, создавших всемирно известный образец «каменно-кружевного» ваяния в строгой готике.
К 7 часам вечера подошел к ресторану и был удивлен, увидя очередь перед входом (ну прямо, как у нас в Москве!). Пристроился в конце, чуть было не спросил: «Кто последний?» Спустя несколько минут, в дверях появился обер-кельнер. Я назвал фамилию Карла и свою. Этого оказалось достаточно. Обер-кельнер рассыпался в любезностях, сказал, что для них большая честь видеть у себя знаменитого гостя из Москвы (ни фига себе, загнул!)... Меня проводили в зал, где за столиком уже ждали Карл с супругой. За ужином и доброй беседой время бежало слишком быстро, а тем для воспоминаний было столько, что не хватило бы и нескольких вечеров. Вспомнили, как уже после освобождения Вены, в Бадене, я учил Карла русскому языку, а он меня — английскому.