Я вообще мало знала собак. У меня никогда не было собак и ни у кого из нашего семьи. Разве что какие-то единичные случаи, про которые я слышала давно. Хотя никаких проблем в общении с собаками у меня не было, когда я с ними встречалась случайно, мысли принять в свою семью собаку — или как здесь говорят «завести» — не было ни разу. Я не представляла, как собаки переносят переходы, как они поведут себя во время охоты. Мне казалось, что они, несмотря на близость к природе, все же способны выдать человека. Они не могут залезть на дерево или прыгнуть на далекую кочку, спрыгнуть с высокой скалы… А значит, при бегстве собаку пришлось бы бросить. А это так же неверно, как бросать ребенка. И еще — я не могла бы прокормить собаку. С точки зрения природы собака — хищник. Значит, ей нужно мясо. Как его добывать? Мне передергивало от мысли, что каждый день придется приносить домой кусок вчера еще живого животного… Но за весь день с того момента, как я нашла собаку, ни одна из этих мыслей не пришла мне в голову. Я не знаю, почему. Видимо, есть ситуации, из которых бывает только один выход. Вне зависимости от доводов рассудка. И эта ситуация относится к их числу.
И только совсем поздним вечером, когда мы с ней вернулись домой после короткой прогулки, когда я отважилась дать ей немного детского пюре, а она с удовольствием его слизала, когда я обработала все ее раны и шрамы, включая страшное кольцо вокруг морды, иными словами, когда у меня не осталось больше никаких дел, ко мне пришло понимание — теперь уйти будет очень и очень сложно. Я не говорила себе невозможно — после своего марш-броска через два мира я точно знала, что мои возможностив критической ситуации намного превосходят мои возможности в обычной жизни.
Я расплакалась, когда мыла посуду. В общем, я не собиралась себя жалеть или что-то в этом роде. Мне просто было тяжело и не было ни одной души рядом, с кем я могла бы поговорить о своих проблемах, своих страхах и своих чувствах. Я не привыкла жить одна. Всю жизнь рядом — в пределах досягаемости — была семья: родители, тетушка Гацания, тети и дяди, кузены и кузины, брат с сестрой, другие клановые родственники. И вот я осталась совсем одна. И я даже не знаю, выжил ли после этой облавы кто-нибудь еще из наших. Встречусь ли когда-нибудь с кем-то из своих, смогу ли поговорить… Я не привыкла к своему одиночеству за три года. В конце концов, что такое три года на фоне трех сотен лет? Может быть, настанут счастливые времена, когда мне будет казаться, что эти года пролетели очень быстро, почти незаметно. Но пока — каждый день причиняет мне боль своим одиночеством.
Так, в слезах, я вернулась к собаке. И вместо того, чтобы сесть за компьютер и найти ответы на десяток вопросов, я уселась на пол у батареи и заговорила. Я рассказывала старинную сказку, рассказывала вслух, с выражением, как если бы рядом со мной сидела Дармине. Дочке, кстати, я так и не успела рассказать эту историю, она была слишком маленькой для нее. И теперь, заливаясь слезами, я представляла, что они все сидят рядом — и Дармина, и Террэган, и Ястребинка с Одуванчиком, хотя он и не любил своего имени и просил, чтобы его называли Данделайоном. Я не верю в перерождения, мы слишком долго живем, чтобы потом нам осталось что-то еще. Но я словно ощущала их присутствие, слышала их дыхание, и осторожные вздохи в самых тяжелых местах истории. Они были рядом.
Давным-давно в одном небольшом городе жила-была прекрасная девушка. Звали ее Астра. Этот городок стоял на склоне горы, рядом с глубокими шахтами. В шахтах день и ночь трудились жители города, поднимая на поверхность драгоценную руду. Все, кто мог, на рассвете спускались под землю, а вечером поднимались. Даже выходных у них не было, и только на один день они делали перерыв — на праздник Белого Огня, Белтэнэ. Они трудились так усердно, потому что жизнь всего города держалась на драгоценной руде. Но основатель города и шахты, старый-престарый Ильм не имел права творить ничего вечного и обязан был каждому своему творению обозначить срок жизни. И он написал на доске, рядом с названием города, число дней, по истечении которых руда закончится, а шахта заполнится водой. И по всему выходило, что день этот наступит через два года. И жители спешили. Руда стоило дорого, и уехав из города с запасом такой руды, можно было осесть в любом месте и не бояться ни тягот переезда, ни голодного года, ни враждебных взглядов. Но Астра не спускалась в шахту, она была слишком молода и к тому же не умела ходить. Она родилась со слабыми ногами. Ее мать вначале плакала, а потом привыкла. А через три года после рождения Астры в город зашел странствующий целитель, он посмотрел на ножки Астры, похожие на тонкие стебельки, растущие под землей и сказал, что девочка может ходить, но на лечение придется потратить несколько часов в день… Мать согласилась. Но прошел месяц, другой, а Астра все не поднималась на ноги и даже не делала попыток. И мать опустила руки, сдалась. В конце концов, она воспитывала девочку одна, и если кто-то и мог позаботиться об их семье, то только она. Как и все, мать Астры спускалась в шахту, копала руду и поднимала наверх в огромных плетеных корзинах. Потом руду растворяли в горячей воде, сушили осадок, и снова промывали, чтобы извлечь все, до последней крупинки драгоценного металла. Из полной корзины получалась горсть или того меньше. Чтобы наполнить рудой мешок — нужен был год или два.