Я смотрела на Матвея. А какая, в конце концов, мне разница, что это? Нож охотника порезал охотника. Что я знаю об оружии охотников? Ничего, кроме того, что они им убивают. Если мне не хочется немедленно отсасывать яд из раны или промывать ее спиртом или искать кору ивы — значит, смерть Матвею не грозит. Что я так ношусь с ним, в конце-то концов!
Я завернула нож в пакет, бросила в рюкзак.
— Кристина, что происходит?
— Ничего. Ты порезался, я тебе перевязала рану. Скоро заживет.
— А почему так больно, если это просто порез?
— Глубокие порезы всегда болят сильнее, — ответила я и посмотрела на него в упор. — Ты же все равно мне не веришь. Не поверил ни единому слову.
— Теперь я готов поверить.
Я посмотрела на него в упор.
— Зато я не готова ничего доказывать.
Я не знаю, что сказала бы ему еще. Может быть, если бы разозлилась еще больше, я бы даже сказала правду — что этот нож я вытащила из своего мертвого кузена, совсем мальчика по нашим меркам. И мальчик этот не был ни в чем виноват, когда кто-то такой же как Матвей метнул в него нож. И если бы я не вытащила нож, то потом этот нож оказался бы во мне… Но это была слишком ценная информация для охотника, чтобы ее сообщать даже спящему, даже слепому.
И вдруг зазвонил телефон Матвея — у меня своего не было. Я не знала, кому могу звонить здесь, а меня и подавно никто не знал. Матвей даже не подумал отойти, и я отлично слышала их разговор с Людочкой. Она спрашивала, где он, говорила, что скоро освободится и они могут поехать к ней домой, потому что ее родители уехали открывать дачный сезон, а она дома совсем одна… А девушке так страшно оставаться ночью дома одной… Тем более весной. Матвей отвечал ей скудно и невпопад, но она ничего не замечала.
— Я приеду, как только смогу, — сказал он и нажал отбой.
К этому моменту я уже сложила всю еду в пакет, свернула плед и скатерть, и забросила свой рюкзак на плечи.
— Я думаю, на этом нам стоит попрощаться, — сказала я, как только Матвей закончил разговор. — Спасибо, что показал это место.
Он был не готов к моим словам. Вообще. Обида, растерянность, снова обида и недоумение поочередно отражались в его глазах.
— Это… Слушай, что я должен был сказать по телефону своей девушке, по-твоему? Ты же сама сказала, что не… не хочешь быть со мной.
Я кивнула. Он думает, что дело в ревности? Пусть думает дальше.
— Я помню дорогу на станцию, — сказала я и пристегнула поводок к ошейнику собаки. Карабин звонко щелкнул в натянутой тишине. — Доеду на электричке.
Матвей поднялся.
— Я не отпущу тебя.
Я отступила на шаг назад и обернулась. Если придется бежать, нужно хотя бы понять приблизительное направление. Видимо, мой испуг тоже читался у меня на лице слишком отчетливо, потому что Матвей поднял руки вверх и тоже отступил назад.
— Кристин, я не понимаю, что с тобой. Послушай, я не собираюсь тебя держать. Довезу до города и высажу, где скажешь, хоть у первого метро. Но здесь до платформы километров пятнадцать.
— Ничего, я дойду.
— Я даже не знаю, останавливаются ли там поезда.
— Останавливаются, мы же видели, когда ехали.
— Кристина. Я обещаю, что ничего тебе не сделаю. Не скажу никому про тебя. Вообще ничего. Не знаю, почему ты так меня боишься. Не знаю, кто тебе промыл мозги этой историей охотников и эльфов, ты не похожа на ролевиков. Но я точно знаю, что если мужчина привозит девушку в лес, то он обязан увезти ее обратно. Я понимаю, ты не хочешь, чтобы я знал, где ты живешь. Хорошо, я не буду пытаться это узнать. Но оставить в лесу одну я тебя не могу, понимаешь? Это неправильно. Для меня неправильно. Вот ты говоришь, что не можешь убивать. А я не могу бросать девушек в лесу.
— В лесу я себя чувствую лучше, чем в городе, — перебила я его. — И я не одна. Я с собакой. Я могу жить в лесу годами.
— Если тебе захочется жить в лесу годами, — твердо сказал Матвей, — собирайся и живи. Но отправляйся в этот лес сама, без моего участия. — Он помолчал и добавил. — Кристина, я тебя очень прошу. Пожалуйста, сделай мне одолжение. Позволь отвезти тебя в город. Обещаю, больше я тебя никогда не увижу.
— Хорошее обещание, — сказала я. — А можешь пообещать, что никогда ни при каких условиях не станешь меня убивать?
— Кристина, ты мне спасла жизнь, как я могу тебя убить?
По-всякому, вздохнула я про себя, но вслух ничего не сказала. Матвей истолковал мое молчание по-своему.