— Я не знаю, — кивнула Гацания. — Может быть. Я помню те времена, когда некоторые из нас не могли проявить насилие ни в каком виде. Не могли даже причинить вред охотнику. Но их теперь нет, они все умерли, давным-давно.
— Сами? Я имела в виду — от старости, своей смертью?
— Как можно умереть своей смертью, когда на тебя идет охота, а ты продолжаешь любить того, кто несет тебе смерть? — горько усмехнулась Гацания. — Конечно, их убили. Они не выжили. Законы природы, естественный отбор.
— Природа не бывает жестокой, — попробовала возразить я.
— Да? Тогда спроси у нее, зачем ей понадобились охотники? — рявкнула Гацания, и я поняла, что несмотря на свой возраст — ей тоже больно. И она сидела на вершине холма не только для того, чтобы увидеть преследователей, если они появятся, а в ожидании своих родных. Она надеялась, а потом перестала.
— Что стало с твоими детьми? — спросила я ее.
— Я не знаю. Я ждала их все эти дни. Думаю, они не придут. — И внезапно она сказала то, что я меньше всего ожидала услышать, тем более от нее: — Если их не будет через десять часов, я пойду их искать.
— Но это же безумие!
— Это мои дети. — Она поднялась и погладила меня по голове. — Не беспокойся. Я тоже давала Клятву и не стану рисковать понапрасну. Я не приведу к вам охотников. А сейчас ложись и поспи. Я разбужу тебя и покажу ловушки через несколько часов.
Мне не хотелось ее отпускать. Ни туда, на холм, хотя там было достаточно безопасно. Ни туда, в мир, где было очень и очень опасно. Но у меня не было аргументов. Может быть, если бы я не была уверена в смерти Дармины и Террэгана, я бы тоже отправилась их искать. И мне плевать было бы на все клятвы мира.
Глава 5. Утро
Я проснулась в сумерках. Впрочем, в таких местах, на краю света, почти всегда сумерки. Может быть, поэтому они и называются краем света, усмехнулась я. Мне было странно просыпаться. Я раньше думала, что я не проживу ни одного дня, если не станет Террэгана или Дармины. Я думала, что усну и заставлю свое сердце остановиться во сне. И вот я прожила целый день, и проспала несколько часов и проснулась. И мое сердце по-прежнему стучит.
Я осторожно поднялась. Нивяник еще спал. Дейзи, кажется, тоже, Беллис сидела у родника, опустив в воду кончики пальцев. Я подошла к ней и присела рядом.
— С тобой все в порядке? — тихо спросила я. — Помощь врача не нужна?
— А тебе бы только спасать, всех и каждого, — ответила Беллис. У нее был хриплый голос и я поняла, что вчера она много и долго кричала. Вот только не знала, это были крики отчаяния и боли, или, может быть, гневный боевой клич?
— Врачи — они такие, — ответила я, — пока не спасут кого-нибудь, не успокоятся.
— Я вижу, ты уже спасла Нивяника.
— Это было вчера.
Она втянула воздух сквозь сжатые зубы, словно ей было очень и очень больно.
— Мне бы сейчас другого врача, Крепис. Который лечит душу, а не тело.
— Я бы тоже не отказалась, — тихо сказала я. Вспомнила, как вчера мне не хотелось разговаривать с тетушкой и поняла, что Беллис нужно оставить одну. У всех нас свои трагедии. У каждого из нас свежие раны.
Я подошла к своей сумке, нашла флягу и наполнила ее водой из родника. Фляга была стальной, тяжелой, а с водой стала еще тяжелее. Зато я не боялась, что она помнется или протечет при сильном ударе. А еще это был первый подарок Террэгана.
— Пойду умоюсь, — сказала я Беллис, чтобы она знала, слишком уж скоро меня можно не ждать. Если ей нужно поплакать, пусть плачет без свидетелей. Спящие Нивяник и Дейзи не в счет.
Снаружи было зябко. Я чувствовала себя усталой, а это значило, что проспала я совсем мало. Обычно во сне возвращаются силы, восстанавливается ясность ума, четкость восприятия и скорость реакции. Я по-прежнему двигалась заторможено, не слишком ясно видела и координацией приближалась примерно к трехнедельному волчонку: споткнулась у выхода, задела плечом мокрую ветку и оказалась под градом холодных капель. И вместо того, чтобы остановиться, я отскочила в сторону, поскользнулась на влажном мхе и все-таки упала. Молодец, девочка! Кажется, в последний раз я падала в лесу, когда была вдвое моложе Нивяника. Вместо того, чтобы немедленно подняться на ноги, я заставила себя лежать. Потом приказала мышцам расслабиться, вдавилась всем телом в мох и закрыла глаза. Я слушала лес.
Я все равно собиралась это сделать, так какая разница, где? Вряд ли кто-то из наших сильно удивится, если увидит меня здесь.
Лес шумел, и мне это не понравилось. Мне вообще не очень нравилось здесь. В убежище обычно бывает спокойно. Даже когда там нет пещер или домов и приходится спать на ветвях деревьев или прямо на траве. Но это было самое настоящее убежище, хотя я не понимала, что в нем не так. А это — вызывало чувство тревогу. Хотя, может быть, дело не в убежище, а во мне?